Вероника Иванова - Раскрыть ладони
— Чем я могу помочь?
Суровые брови сдвинулись, словно их обладатель не ожидал подобного обращения. Но что я еще мог сказать? Меня просили о помощи, верно? Про плату же разговор вообще не заходил, стало быть, я тоже имею право немножко позадирать нос.
— Хех, а ты с норовом, как я погляжу… Но твоя правда: мне нужна помощь, а не услуга. Услуг я уже навидался и напробовался, только все они на вкус хуже дерьма.
А у него что, большой опыт по поеданию означенного яства?
Наверное, мое удивление слишком ясно читалось, потому что мужчина снова хохотнул:
— Да ты и сам должен знать. Неужто ни разу не пробовал?
— Простите, господин, я не понимаю.
— Ни единого слова? Ой, не верится! Ну ладно, не хочешь болтать, не надо. Я тебя не на беседу и приглашал.
Он отвел полу мантии в сторону и снова откинулся на спинку кресла:
— Что скажешь об этом?
Набрякшие вены, небольшая припухлость. Обычное дело для стариков. Немощные ноги. Но поправить можно. Конечно, бегать, как олень, не станет, но ходить без особой боли — вполне. Правда, не знаю, сколько мне понадобится времени.
— Ничего страшного.
— Так-таки и ничего?
— Вы могли бы обратиться к лекарю из тех, что промышляют магическим лечением. Он бы справился быстрее меня. И лучше.
— Нет, магия мне ни к чему. Не люблю я магов.
— Но я тоже внесен в Регистр.
Ясные, несмотря на возраст, глаза снова прищурились.
— Знаю. И знаю кое-что еще.
Я напрягся, ожидая худшего, и оно не преминуло последовать:
— Ты маг только наполовину, если не меньше. И сам толком не магичишь. То ли не умеешь, то ли не можешь. Другое важно, совсем другое.
Моего вопроса для продолжения беседы вовсе не требовалось, но прежде, чем это сообразить, я спросил:
— Что же?
— Ты — изгой, не прибившийся ни к одной из сторон. А значит, у тебя нет хозяина. Ты как приблудный пес, ожидающий на задворках трактира, когда вынесут помои, и готовый драться за пару обглоданных костей с такими же неудачниками.
— И вы…
— А я могу кинуть тебе кость с остатками мяса. За совсем небольшую службу. Послужишь?
Стою, борясь с желанием отряхнуться, отчиститься, стереть с лица хоть часть той грязи, которую на меня только что вылили. Всего лишь несколько слов, но лучше бы меня оплевали по-настоящему!
— Я заплачу. Разумеется, сколько сочту нужным, а моя щедрость зависит уже от твоего усердия. Будешь стараться, получишь косточку пожирнее.
Он имеет право так со мной говорить. Я имею право гордо повернуться и уйти. Если мне позволят, разумеется. Но не уверен, что смогу сделать и шага вон из комнаты: люди, подобные избраннику Келли, не оставляют в живых дерзких и непокорных. Или купить, или подчинить силой, третьего не дано. Свободный дух им не нужен. Что ж, если я хочу сохранить свою честь, мне нужно всего лишь плюнуть богачу в лицо. Но если я хочу выжить и отомстить за унижения… Сначала придется унизиться. До «ниже пола».
И словно желая помочь мне принять решение, мужчина небрежно замечает:
— Ты ведь видел лозы, когда шел сюда, и наверняка подумал, что в такой густой зелени может спрятаться кто угодно? Там и в самом деле кое-кто играет в прятки. Стражи, более верные, чем люди. Ты слышал что-нибудь о лозянках? Они малы, почти незаметны, даже когда касаются кожи, и не могут убивать сами, но от их «поцелуев» человек теряет способность двигаться и становится легкой добычей…
Невольно сглатываю и переспрашиваю:
— Добычей для кого?
— Для того, кто пожелает открыть охоту.
Предупреждение принято. Больше нет смысла раздумывать.
Опускаюсь на колени и кладу ладонь поверх фиолетовых змеек надувшихся вен.
Разве мне трудно? Ни капельки. Главное, не дать злому азарту разгореться раньше времени. Успеется. Спешат только храбрецы, а трусы никогда и никуда не торопятся, но, как ни странно, везде успевают.
А соломинки еще и перекручены… Придется повозиться. И за один раз не справлюсь. Но пока хотя бы ослаблю напряжение натянутых струн сосудов.
Это просто работа. Никаких чувств. Никаких сожалений. Все будет потом.
* * *— Маллет — зл… грх… ш-ш-ш-ш-ш!
Сжимаю мохнатую мордочку пальцами, сдавливая узкие челюсти и останавливая шипящие слова на полпути к выходу. Феечка хлопает крыльями, стараясь вырваться на свободу, злобно царапает коготками мою руку, но в конце концов, осознав безнадежность сопротивления, повисает безвольной тряпицей.
— Со слабыми справляться всегда легче, верно?
Он покидает густую тень, выходя на островок мостовой, освещенный бледным огнем давно не мытого фонаря. Спокойный и будто бы менее самодовольный, чем обычно. Почти участливый, и такая смена настроения немного пугает. Что ж, господин старший распорядитель, вы добились своего, и не угрозами, а сменив маску вершителя судеб на личину доброго приятеля. Раньше нужно было начинать, глядишь, и сломали бы меня об колено.
— Еще бы. Иначе бы и не взялся.
Ослабляю хватку. Феечка, терпеливо дожидавшаяся возможности сбежать, тут же отлетает в сторону, но не спешит присесть на плечо Трэммину, предпочитая холодную незыблемость каменной ограды, а не живую плоть под коготками.
— И часто вы гуляете по ночам?
Он рассеянно поднимает голову, вглядывается в черное небо с редкими искрами звезд:
— Когда есть повод.
— А сейчас он есть?
— Да. И предлагаю разделить его на двоих.
Приглашение пройтись рядом? Прогуляться? Странновато. Но дядя в кои-то веки не язвителен и насмешлив, а похож на человека, так почему бы и нет? От меня не убудет, а вдвоем идти по ночным улицам сподручнее, нежели в одиночку: лихие люди трижды подумают перед тем, как напасть.
— Хотите поговорить?
— И ты хочешь не меньше меня. Угадал?
Да, тема для беседы у меня имеется. Правда, она будет мало интересна кому-либо, но говорить я могу много, долго и цветисто. Только малосвязно ввиду большого количества ругательств, так и рвущихся наружу.
— Что вам нужно?
— Ох, и когда же ты научишься быть любезным, племянничек? — вздохнул Трэммин, пристраиваясь сбоку и задавая ритм шагов. — Правда, в твои годы я тоже любил повздорить и подерзить, но всегда знал меру, заметь! Всегда.
— Хотите сказать, нужно тщательнее выбирать, кого приветить, а кому отказать?
— Ну хоть что-то ты понял! Начинаю тобой гордиться. Не смейся, я говорю совершенно серьезно. Верить или нет, выбирай сам, но сейчас… Разговор пойдет вовсе не о вере.
— А о чем? О надежде? Или может быть, о любви?
Дядя качнул головой, пряча улыбку:
— Любовь — очень полезное чувство. Она делает людей уязвимыми и слабыми, превращая самую неприступную крепость в жалкий заборчик. В моих надеждах именно любовь сыграла главную роль… Но я опять отвлекся. Лучше скажи, как тебе понравился dyen Райт? Молчишь? Тогда позволь ответить вместо тебя. Позволишь? Это ужасный человек, лишенный способности уважать хоть кого-либо. Только деньги и сила, вот что имеет для него значение.
