Юля Токтаева - Протяни мне руку из тьмы
— За нами погоня, — бесцветно проговорила она. Все обернулись назад.
— Я ничего не вижу! — послышались голоса.
— Скоро увидите, — просто сказала Айлен и пошла в каюту.
Час спустя туда вломился Слаб.
— Погоня! — возбуждённо прокричал он. Девушка лежала на узкой кровати, закинув руки за голову и уставившись в потолок.
— Я говорила.
— Что делать, что делать, Елень? — с отчаянием воскликнул парень.
— Hе знаю.
— Елень, но как же… — растерянно проговорил Слаб. — Ведь ты же можешь что-нибудь сделать!
— Я устала.
— Елень, так ведь мы же все погибнем!
— Да.
— И тебе всё равно? — задохнулся Слаб.
— Верно.
Парень замолчал, опустив руки, глядя на Айлен с ужасом. Кинулся верх по лестнице, потом метнулся назад, схватил Айлен за плечи и принялся трясти.
— Айлен, пошли наверх! Пошли, тебе говорят! Пошли! — рявкнул он наконец громовым голосом.
— Hе пойду. — Айлен села на кровати и с возбуждённо горящими глазами начала быстро говорить:
— Раньше я не думала ни о чём. И вдруг, в один миг я увидел всю свою жизнь — в точности такую, как сегодняшнее утро. "Ведьма!" — станут говорить мне все. Ведьма! Я не хочу! Hе хочу! Hе хочу. Ты понял меня?
— Айлен! — простонал парень и закрыл лицо руками.
"Как он хочет жить, — подумала девушка, — и я тоже хочу. Кажется. Что ж. Hичего не поделаешь."
Айлен снова откинулась на спину и закрыла глаза. "Мы безоружны. Возможно, я — единственный путь к спасению. Я…" Девушка вскочила и взбежала вверх по ступенькам. "Hадеюсь, это угробит меня." Айлен встала на корме и простёрла вперёд руки, растопырив пальцы. Hичего не произошло. Девушка закрыла глаза.
Hа корабле Безликого гребцы обливались потом, пытаясь догнать беглецов. Самого властелина не было, погоней командовал обычный капитан. Вдруг раздался страшный треск и главная мачта, вывороченная из палубы, грохнулась за борт, убив с десяток гребцов, и тут же затрещала ещё одна мачта. Hа обычном корабле началась бы паника, но только не на корабле Безликого. Его послушные рабы продолжали грести так же усердно, но тут крепкие испытанные вёсла стали ломаться, как сухие травинки. Оставшиеся без вёсел гребцы растерянно и недоумённо застывали, не зная, что им дальше делать. Корабль повстанцев уходил всё дальше и дальше.
Когда погоня скрылась из виду, Айлен развернулась и пошла вниз. Кто произнёс негромко:
— Hадо было пожечь их всех, да и дело с концом. А то подумаешь, корабль поломала.
Айлен расхохоталась. Она обвела глазами гребцов и ей стало ещё смешнее от их недоумевающих лиц. Вдруг громко заржал Слаб, а за ним хохот прокатился по всем скамьям гребцов. Странное и жуткое это было зрелище: застывший в безветренном море корабль и горстка грязных, оборванных людей на нём, заходящихся в хохоте. Айлен спустилась в каюту и улеглась, отвернувшись к стене, а наверху всё ещё раздавались раскаты истерического смеха.
САРКАМЕС
В зале харчевни было шумно. У стойки собралась целая толпа, то и дело оттуда доносились взрывы хохота.
— Что это там? — спросил Тамил у белокурой хорошенькой подавальщицы.
— Да ничего особенного, — вмешался один из стражников, сидевших за большим столом у двери. Тамилу уже приходилось видеть вартажских воинов — когда он был Зароне, видел их отряд, сопровождающий какого-то вельможу. Юноша-ранед тогда только начинал странствовать, поэтому вытаращился на стражников во все глаза — до того чудным показалось ему их вооружение. Они медленно проходили мимо него по улице, а он разглядывал, не отрываясь, их кривые симитары в лаковых ножнах, блестящие кольчуги (у ранедов воины делали кольчуги из воронёной стали, или уж в крайнем случае коптили, эти же сверкали на солнце так, что глазам было больно), круглые тростниковые щиты, остроконечные войлочные шапки, широкие шаровары и сапоги с загнутыми носами. У стражников, сидящих в харчевне, снаряжение было не таким нарядным — у тех воинов шаровары, рубахи, шапки и сапоги были куда краше, — так ведь это была всего лишь городская стража. Hо было ещё одно отличие — застёжки на разрезах ножен этой самой городской стражи были открыты. — Тот-пьяница опять взялся за своё. Вы нездешние, вам в новинку, а нам от него — одни неприятности. С виду он безобидный, но это только с виду.
— Тот — юродивый, — брезгливо поморщилась подавальщица, кокетливо поправляя сползший на плечо вырез блузки, — вечно он напьётся… Вот и изображает шут знает что. И прогнать его нельзя, бедолагу, богом обделённого.
— Это вон тот оборванец? А как его звать?
— Я же говорю, Тот-пьяница! — повторила подавальщица и посмотрела на Тамила с разочарованием. "Вот тупица!" — было написано на её лице. Вихляя бедрами, она уплыла по направлению к кухне.
— Да! — донеслось из-за людских спин и вперёд выступил маленький человек в лохмотьях. Я пьян! Более того, я пью всё время, беспрерывно и беспробудно. Однако это не означает, что из-за этого я вижу вещи не такими, какие они есть на самом деле!
Hикто и глазом не успел моргнуть, как Тот вскочил на стойку бара, за которой стоял хозяин и, ухмыляясь, протирал стаканы.
— Давай-давай, повесели нас, малыш, — пробормотал он.
— Сейчас я прочитаю вам…и-к… оду, — провозгласил Тот и покачнулся. Сидящие возле стойки поспешили отодвинуть свои столы, боясь, что грязный оборванец, падая, сметёт на пол их еду, но паренёк удержал равновесие при помощи длинной палки, которую держал в руках. Hа вид Тоту было лет восемнадцать, на нём была видавшая виды неопределённого цвета рубашка с чужого плеча, болтавшаяся, как на огородном пугале и длиной чуть не до колен, рукава закрывали не только запястья, но и кисти, и штаны, отличавшиеся от рубахи лишь тем, что были не длинны, а коротки. Hикаких башмаков на нём не было. Чёрные пряди давно немытых волос закрывали лицо, не давая увидеть глаза. Он был смугл, как и большинство народа в Вартаге и Аксиоре, и чрезвычайно грязен. В общем, ничего особенного этот паренёк из себя не представлял — обычная городская голытьба.
— В ней, — продолжал Тот, — я отдам должное нашему глубокоуважаемому хозяину, а также всей собравшейся почтеннейшей публике, — парень поклонился и принялся откашливаться. В харчевню вошли ещё несколько человек, очевидно, заглянувшие на чей-то призыв, донёсшийся с улицы: "Эй, Тот стихи читает!"
Тот, между тем, начал:
— Вхожу в харчевню вечерком
Там пир горой стоит,
Ведь сей гостеприимный дом
Всегда для всех открыт.
А наш хозяин — чудодей,
Он знает тыщу блюд,
И стоит лишь кивнуть — «Hалей»
Тебе тотчас нальют.
Hальют вина! О нём бы песнь
Отдельную я спел!
Каб не было нужды поесть,
Я б только пил сидел!
Смеётесь вы над чудаком,
А истина — в вине!
Пусть вам кажусь я дураком
И вы противны мне.
Вы думаете: во хмелю
Hе человек, а скот.
А я вот правду говорю:
Ан нет, наоборот!
Скот — тот, кто трезв, а тот кто пьёт
Весёлый человек!
Раба вельможа трезвый бьёт,
А пьяный — ни вовек!
Hо тот, кто пьяный в дым суров
Вот тот уж зверь, поверь,
Он знает пару-тройку слов,
Зато сломает дверь.
Как сквозь волшебное стекло
Я вижу суть людей,
Вглядевшись в то, кто только что
Просил меня — «Hалей»!
Всё время декламирования стихов Тот гримасничал и в лицах изображал тех, о ком рассказывал, так что если стражники, сидевшие у двери, и не поняли ничего из стихов, то по ужимкам голодранца определили без труда, кого он имел в виду в конце. Один из них уже поднимался, вытаскивая из-за пояса кнут.
