Федор Чешко - В канун Рагнарди
— Ну, хорошо... — Наташа растерянно терла лицо кулачками. — Ну, пусть ты прав. — Но мы же все-все уже поняли про эту кость, ну, что пеленгатор она, и что центр...
Антон пожал плечами.
— Но мы же исходили из предположения, что Глеб был прав. А если предположить, что нет? Тогда все наши умствования ломаного яйца не стоят. И выеденного гроша — тоже.
Наташа дернула за рукав Виктора, просительно заглянула ему в лицо:
— Вить, а в папке этой... У Глеба там никаких доказательств нет? Ну, что упыри эти есть на самом деле?
Виктор накрыл ладонью ее до судорог стиснутый кулачок, разлепил, наконец, губы:
— Да, пожалуй, что нет, Наташ. Мысли там есть у него очень интересные. На почве Библии.
Ну, например, что люди до потопа жили по девятьсот лет, а детей у них было не больше, чем могло бы быть у современного человека, задайся он целью расплодить своих отпрысков по пустой планете... А потом сказал Господь: «Пусть будут дни их сто двадцать лет». То-есть, Глеб считал, что допотопные люди — они никакие не долгожители были, а просто жили медленнее, чем мы, раз в двенадцать-тринадцать. Ну, биологические процессы заторможенные — восприятие, обмен веществ, износ организма, значит, тоже... Вот, вроде, как у нас — с точки зрения бабочки поденки: для нее — жизнь, а для нас — день. Иначе, если бы они с нашим темпом жизни проживали по девятьсот лет... Ну, даже если считать, что человек обладает репродуктивными возможностями только в течение трети жизни, представляешь, сколько детей было бы у каждого из них? За триста лет — представляешь? Так вот, Глеб считал, что упыри сотворили человека по образу и подобию своему, а потом несколько раз искусственно повышали скорость биологических, мыслительных и прочих процессов человеческого организма. Скорость жизни, в общем.
И еще. Про Вавилонское столпотворение.
Глеб тут видел не только пример того, как по достижении определенного уровня развития человечество отбрасывали в первобытное состояние, лишали силы, ставшей опасной (намеками на такое, кстати, Библия пестрит: изгнание из рая, потоп и прочее). По мнению Глеба за попытку создания «столба до небес» (кстати, он считал, что никакая это не ракета, а нечто, нашему пониманию не доступное совершенно) сотворившие человека силы лишили его какого-то... Ну, способа восприятия окружающего мира, что ли... Способа, которым, творя по собственному образу и подобию, человека наделили было, но потом спохватились, что слишком сильным он делает человечество, что нельзя, опасно... Что за способ такой? Не знаю. И Глеб не знал. Может, нынешняя телепатия и экстрасенсорика — это рудименты того, отнятого...
Вот, собственно, и все, что можно в Глебовой папке считать доказательствами. Но это ведь тоже неоднозначно...
Антон, глядя в стол, мрачно изрек:
— Ехали мы это, ехали, вот, наконец, и приехали; глядь, — а ведь приехали мы туды, отколь ехали... Так как это сказано у классика? Может, мальчика-то и не было, а?
— Может, и не было, — согласился Виктор. — Только способен ли ты представить себе, мой друг Антон, что может получиться, если, отвечая на этот классический вопрос, мы ошибемся? Я лично представить это себе не могу: уж больно страшно становится.
2. СВЕТ
Лаборантке Танечке было очень стыдно. Так стыдно, что она прикрыла рукавом пунцовое свое лицо и оттуда, из-под рукава, бубнила какие-то невнятные оправдания, перемежая их душераздирающими вздохами. Виктор мрачно поглядывал на нее, на причиндалы для макияжа, разложенные поверх лабораторного журнала, на исходящий паром реактор...
Он прекрасно понимал, что Танечкина стыдливость вызвана вовсе не запоротым экспериментом — до лампочки ей этот эксперимент. Просто она успела выписать сложную композицию из нежно-салатных и перламутровых теней только вокруг одного глаза, и теперь, мягко выражаясь, выглядела.
— Ну, в общем, так, — Виктор легонько пристукнул пальцами по столу. — Послезавтра утром результаты должны быть на столе у шефа. Я, конечно, имею в виду достоверные результаты. Иначе все то, что вы мне тут пытаетесь вешать на уши в виде оправданий, вам придется изложить шефу, а я не думаю, что это его приведет в восторг. Вы поняли?
Он дождался сопровождаемого невнятным звуком кивка и резко повернулся к двери. Уже выходя, Виктор услышал за спиной тихое, но весьма эмоциональное «э-э-э!..», неопровержимо свидетельствующее о том, что Танечка показывает ему вслед язык. В ответ он так грохнул дверью, что из соседних комнат повысовывались перепуганные.
Вернувшись к себе, Виктор несколько минут бродил из угла в угол, успокаиваясь. Собственно, чего это он так взбесился? Не знает, что ли, что это за фрукт такой — Танечка? Не знает, что ничего серьезного ей поручать нельзя, а если уж поручил, так следить нужно как следует? Да знает, конечно, все он знает. Так почему же взъелся на лаборантку? На себя надо было взъедаться, на себя... Как это шеф выражается? «Для руководителя леность подчиненных не оправдание, а позор». Э-хе-хе...
Виктор подошел к окну, закурил, оперся ладонью о промозглое стекло. За окном был дождь. Скучная серая морось, прозрачные капли, медленно вызревающие на черных промокших ветвях — вызревающие, чтобы сорваться вниз, туда, где зыбкие отражения редких прохожих скользят в мутных зеркалах луж...
Телефонный звонок грянул за спиной, будто пулеметная очередь. Виктор вздрогнул от неожиданности, дернулся, выронил сигарету, злобно прошипел, глядя через плечо на неунимающийся аппарат: «Заткнись!..» Телефон, естественно, не послушался, и слава Богу. Звонила Наташа:
— Вить... Ты сейчас очень-очень занят, да? А ты не мог бы удрать с работы? Ну, прямо сейчас, взять и приехать — мог бы?.. Да нет, ты не бойся, ничего такого не случилось... Ну, то-есть, случилось, но... Ты приезжай, а?
И все. Несколько секунд Виктор растерянно слушал короткие гудки отбоя, потом спохватился и положил трубку.
Сбежать с работы в середине дня — это сулит новые, еще не испытанные ощущения...
Виктор медленно снял лабораторный халат, аккуратно повесил его на спинку стула. А, собственно, что такого страшного произойдет, если вправду сейчас взять и уйти? Да ни черта не произойдет. Никто не заметит — вот что произойдет. А если и заметят... Ну, шеф завтра устроит вздрючку и потом еще неделю будет, как выражается Антон, смотреть сквозь зубы. Ужасная перспектива для человека, собиравшегося бороться со внеземным сверхразумом! Анекдот... Да неужели это тема для раздумий: что дороже, Наташа или благорасположение шефа? Он представил себе, как завтра Уланов будет щурить ледяные глаза, брезгливо выясняя, была ли хоть сколько-нибудь уважительной причина «этой безобразной отлучки», представил собственное виноватое лицо, оправдания, объяснения... А черта лысого ему вместо объяснений! Это вот он, шеф, пусть объяснит, уважительная ли для него эта причина. И если нет... Если нет... Ну, так что же такое будет, если нет? Дуэль? Заявление об уходе? Гневная отповедь шефу, для которого люди — не люди, а винтики (прямо не Уланов, а второй Иосиф Виссарионович)? А кстати, минут двадцать назад кто-то, кажется, изволил повысить голос на лаборантку, посмевшую в рабочее время делать макияж...
