Екатерина Сереброва - Клуб "Джокера"
— Ну, так вот, у меня в журнале парочка есть, тебе дать?
— Конечно, давай! — Тетя заметно приободрилась, и взяла у меня из рук журнал с ручкой. — Спасибо, Вик, не знаю, что бы я без тебя делала, умерла бы от скуки!
Владислав не удержался и громко хмыкнул.
Я решила помолчать.
Когда все успокоилось, я снова взялась за чтение. Тут был еще один прикольный рассказик…. Автор этого рассказа была Магомедова Эльмира Казимбеговна (С)
* * *Мне было очень грустно. Я чувствовала себя больной, разбитой и очень несчастной. Я за один-единственный день успела обидеться на лучшую подругу, отказать в свидании молодому человеку, с которым только что познакомилась, еще я забыла позвонить маме, когда пришла домой, и не купила попугаю корм. Еще я попала под дождь и теперь, наверное, простужусь…
А самое главное — я не прошла отбор в конкурсе. Даже не проиграла, а просто не прошла отбор… Дело в том, что я играю на гитаре. Я сама сочиняю песни, и слова, и музыку, и сама пою. Наверно, это мое хобби, не знаю. Как это назвать. Я пою, потому что поется, иначе не могу. Если мне радостно, если этой радостью хочется поделиться, — я о ней пою. Если грустно — я пою эту грусть.
Сегодня мне не пелось. О конкурсе авторов и исполнителей песен я узнала через интернет и решила, что это и есть мой звездный шанс. Я за месяц подала заявку, выбрала самые лучшие свои песни и стала с нетерпением ждать назначенного дня. И день пришел.
Вообще-то я ждала немного другого. Я думала, это будет такой маленький концерт, где каждый из конкурсантов будет выходить на сцену и петь свои песни. Ничего подобного. Девчонки, парни, дяди и тети с музыкальными инструментами и без толпились в коридоре перед дверью с надписью "Комиссия". Иногда из-за двери строгий женский голос произносил чью-то фамилию и конкурсант скрывался за дверью, а потом выходил оттуда, унылый или довольный в зависимости от решения комиссии.
— Третий раз не могу пройти отборочный тур, — пожаловался мне худой длинный парень в очках, нервно перекладывая из руки в руку флейту. Я удивилась, как это он и поет и играет? Не одновременно же! Я хотела что-то ответить, но тут голос за дверью произнес мою фамилию. Я глубоко вздохнула и пошла.
Комиссия состояла из нескольких дядей и теть, сидящих за деревянным столом с горой бумаг и стаканами с водой. Перед столом стоял один стул, даже без микрофона.
— Садитесь, — проскрипела пожилая кучерявая женщина в черном пиджаке и с очень красными губами. Я села.
— Пожалуйста, исполняйте, — попросил лысый дяденька, вытирая платочком свою блестящую лысину.
И я стала петь. Я пела со всей душой, перебирала струны, иногда даже закрывая глаза… Я спела две грустные песни и одну веселую. По-моему, самые лучшие, добрые и красивые из своих. Когда я открыла глаза, кучерявая женщина сухо сказала "Спасибо" и стала шушукаться с лысым дяденькой. Остальные члены комиссии с деловым видом шуршали бумагами. Наконец дяденька посмотрел на меня.
— Благодарим вас за выступление, но вы не проходите. К сожалению, ваши песни не жизненны. Приходите через год.
Мир вокруг сразу как-то потух и посерел. Я встала, взяла гитару и направилась к двери, но потом все-таки не выдержала и спросила:
— Не жизненные — это как?
Кучерявая тетя посмотрела на меня через очки.
— В них нет актуальной проблематики, социальной, к примеру… Глубокого психологизма тоже нет. Они бесполезны… Идите, не задерживайте очередь. Виря-а-асов! Вирясовым оказался тот самый нервный паренек с флейтой.
Гитара лежала на кресле и тоже грустила. Наши с ней песни были бесполезными. В них не было ни социальной проблематики, ни психологизма. И поэтому они были никому не нужны, а соответственно мы с гитарой — тоже. И весь мир вокруг был пустым и серым. А я-то гордилась своим творчеством! Считала это главной частью своей жизни… Бесполезной!!!
Весь вечер я сидела перед телевизором, почти бездумно переключая каналы, а в девять часов пошла спать. Укрылась с головой и провалилась в мягкую темноту.
Но очень скоро проснулась. Потому что в окно кто-то стучал. Сначала я подумала, что уже, наверно, очень поздно, совсем не время приходить в гости. Потом удивилась, почему стучат в окно, а не в дверь. А потом вспомнила, что я живу на восьмом этаже и подпрыгнула на кровати. В окно стучали. Я присмотрелась и никого не увидела. Если честно, теперь я поняла, что значит выражение "Волосы встали дыбом".
— Кто. кгм… Кто там? — спросила я, вжимаясь в стену.
— Это я, — шепнула темнота за стеклом.
Я натянула одеяло до подбородка и совсем слилась со стеной.
— Это я, ветер! Открой, — шепнул странный гость.
Не выпуская из рук одеяла, я медленно подошла к окну и открыла форточку. В лицо дунул ветерок, пахнуло ночной свежестью.
— Ты чего вдруг форточку закрыла? — спросил тихий шелестящий голос над самым моим ухом. Я почувствовала, как щеки коснулось что-то легкое, воздушное и приятное.
— Просто забыла открыть.
Я помахала рукой возле уха, но ничего не поймала.
— А я знаю, ты грустишь, — сказал голос уже возле другого уха. — Я тебя хорошо знаю.
— Грущу, — не стала я спорить. Я немного успокоилась — в конце-концов ничего плохого не происходит, — и села на кровать. — А что?
— А ничего, — прошелестел таинственный гость, а потом так же тихо, свистяще-шелестяще пропел:
Не печалься ни о чем,
Ночь накрыла небосвод.
И летит вокруг луны
Звезд волшебный хоровод.
Слушай пение сверчка
И листвы напев простой…
Не тревожься, не грусти
И лети смелей за своей мечтой!
Вот тут я окончательно растерялась. Это была моя песня! Откуда он ее узнал, этот ветер?!
— Как — откуда? — удивился моему вопросу ночной гость. — Ты же ее сама ночью у окна как-то пела. Я и выучил! Я теперь всем, кто ночью грустит, ее пою! Теперь что-то легкое и прохладное коснулось моего плеча, я опять помахала руками, но безрезультатно.
— Ты поешь мои песни всем, кто грустит по ночам?!
— Ну да, — сказал ветер таким тоном, как будто речь шла о чем-то совершенно очевидном. — Не только твои, конечно, но твои я особенно люблю… Они… Очень воздушные, — судя по голосу, ветер сказал мне самый лучший комплимент, какой мог.
— Спасибо, — вздохнула я. Горечь и обида нахлынули на меня вместе с воспоминаниями о бесполезности моих песен и я позорно заревела.
— Ты чего? — испугался ветер, — не плачь!
