Марина Дяченко - Хроники мегаполиса (сборник)
– Он больше не позвонит… И ты ему не звони.
Короткие гудки.
Плюхаюсь на диван. Первое движение – к телефону. Набрать номер Дымка.
Останавливаю себя. Во-первых, он в такое время обычно спит, у него режим. Во-вторых… если и не спит – у него определитель. Что может быть унизительнее, чем слушать длинные гудки в трубке и знать, что в это время механический голос повторяет и повторяет на всю большую Дымкову квартиру твой номер, красноречивые семь цифр, которым давно уже не на что надеяться…
Останавливаю себя снова. Что за бред – Дымок как надежда?
Стираю все сообщения на автоответчике.
На кухне падает на пол тарелка – и, судя по звуку, вдребезги.
ЕленаЛежу на диване, забросив руки за голову.
В ванной шумит вода.
Звонит мобилка на тумбочке в прихожей, и я вздрагиваю.
Телефон выводит тему Монтекки и Капулетти. Трезвонит. Не смиряется. Пищит противным электронным голосом про великую вражду и рознь, и вода в ванной шумит все так же упруго и жизнерадостно.
Через силу поднимаюсь.
– Алло?
– Привет, Ленка…
Обмираю. Закусываю губу.
– Привет…
– Что с тобой?
– А что?
– Такой голос… Ты не заболела?
– Нет, – говорю. – У меня все хорошо. Тьфу-тьфу-тьфу.
И стучу костяшками пальцев в дверь ванной.
Шум воды становится тише.
– Прости, что я пропал. Уезжал. Окончательно определилось со следующим боем…
– Замечательно, – говорю.
– Ты обиделась?
– Я? Нет…
– Слушай… Я хотел тебя спросить…
– Да?
Мнется. Он – мнется!
– …Спросить: ты сегодня на работе?
В ванной тишина.
– Через час примерно, – говорю, обреченно глядя на закрытую дверь.
– Отлично… Я там тоже буду. Припахали на интервью.
– Хорошо… Ну, пока…
Кладу трубку обратно на тумбочку. Подхожу к зеркалу.
Долго себя разглядываю.
За моей спиной медленно, как в страшном сне, открывается дверь в ванную.
ЛенаКто-то вскакивает в лифт прямо за моей спиной. Волной бьет запах хорошего одеколона.
Двери лифта закрываются. Я оборачиваюсь.
Он стоит, почти касаясь головой зеркального потолка. Смотрит сверху вниз. Молчит.
И я молчу.
Лифт закрывает двери и едет на восьмой этаж. Мы плаваем в нашем молчании, как в кефире.
Лифт проезжает четыре с половиной этажа и останавливается, жалобно дернувшись.
Тишина. Двери и не думают открываться.
– Ну, – спрашивает Виктор без улыбки, – сколько на этот раз ты заплатила электрику?
* * *Снаружи – суета и мат-перемат. Оказывается, Дымко опаздывает на интервью в прямом эфире, а электрика нет и лифтера не могут найти.
Я сижу на корточках, привалившись спиной к стене.
– Ты ведьма? – спрашивает.
– Это не я, – говорю.
– А кто?
– Не знаю.
Он садится напротив, у другой стены. Так и сидим, как два кота на задворках – рядом, молча.
– Слушай… зачем ты это делаешь? – спрашивает он наконец.
– Что?
– Программу «Щели».
– За бабки, – говорю, честно глядя ему в глаза.
– А по-моему, нет, – говорит он, подумав.
Смеюсь:
– А для чего тогда?
– Ради кайфа, – говорит он серьезно. – По-моему, ты ловишь кайф… Когда показываешь, какие все идиоты.
– Это тоже, – пожимаю плечами. – Но бабки важнее. А кайф можно по-другому словить… Есть миллион способов словить кайф, – подмигиваю.
Он не улыбается.
Снаружи начинаются ремонтные работы. Лифт слегка сотрясается; пахнет нагретой изоляцией. От этого запаха меня вдруг охватывает острый приступ клаустрофобии.
– Эй, чем это воняет?
– Дымом, – отвечает бесстрастно.
– Блин… каким дымом? Мы что, тут сгорим нафиг, как крысы в крысоловке?
Пытаюсь открыть дверь. Барабаню кулаками:
– Эй, соплежуи! Что у вас там горит?
– Не бойся, – говорит он за моей спиной.
– Что?
Он поднимается, заполняя собою половину просторной кабины:
– Не бойся…
И обнимает меня за плечи.
Остановись, мгновенье! Ты комфортно…
* * *Жду, пока он закончит со своим интервью (он все-таки опоздал. Все перетряслись, все нервничают и на меня косятся).
Потом вместе идем в кафе. Я беру кофе, он – апельсиновый сок. Платим каждый за себя.
– Ты мне снилась, – говорит Дымок.
– Мне гордиться?
– Но ты мне снилась очень странно, – говорит он. – Как будто я ищу тебя – наощупь – в какой-то темной комнате. Я знаю, что ты прямо передо мной. Но я тебя не вижу.
– Не к добру, – отзываюсь, подумав.
За соседним столиком сидят криэйтор Дима и целый выводок наших сотрудников. Глядят на нас круглыми глазами.
Подмигиваю.
* * *Добравшись наконец до рабочего места, вытягиваю из сумки блокнот. На стол вываливается сложенная вчетверо бумажка.
Разворачиваю. Читаю.
Вытаскиваю мобилку, набираю свой домашний телефон. Слушаю собственный голос: «Вы набрали номер… и слушаете автоответчик. Оставьте ваше сообщение после сигнала…»
– Хватит ныть, – говорю я, прикрывая трубку рукой. – Подобрать сопли. И сидеть тихо. Нишкни. Поняла?
Кладу трубку. Записку, скомкав, прячу на дно сумки.
Вот так.
ЕленаЛежу на диване, укрывшись томиком Бродского, как избушка – крышей.
«Октябрь. Море поутру / лежит щекой на волнорезе. Стручки акаций на ветру, / как дождь на кровельном железе, / чечетку выбивают. Луч / светила, вставшего из моря, / скорей пронзителен, чем жгуч…»
Я умею только брать. Только требовать – понимания, любви, еще чего-то. Только лежать на диване и читать книги. Да еще смотреть в окно.
В окне виден лоскуток синего неба.
Небесный краешек.
Смотрю на него, не отрываясь.
ЛенаКультурно развлекаемся. Летаем на вертолете.
Дымок, весь опутанный ремнями, совершает беспарашютный прыжок вниз головой. Весь смысл и удовольствие этого дела в том, чтобы, пролетев пятьдесят метров, повиснуть на веревочке и подлететь снова, как игрушка йо-йо.
Я сижу в вертолете, опасливо поглядывая вниз, а мой друг вываливается из двери с ликующим воплем. Мое сердце подпрыгивает к горлу и сразу падает в желудок; мне кажется, что канат (или как он у них называется?) порвался, и Дымок продолжает полет уже безо всяких пут, свободно…
Потом я вижу, что он уже не падает, а просто болтается между небом и землей, как на паутинке, и от радости вопит так, что слышно сквозь шум ветра…
Небо синее. И зеленая земля.
…Выбираюсь из вертолета, пошатываясь. Специальные люди помогают Виктору освободиться от сбруи; он что-то говорит, но я не слышу. В ушах моих до сих пор ревут мотор и ветер.
Он берет меня за плечи:
– Ты чего такая бледная?
