Window Dark - Время Красной Струны
— А как я узнаю, что мир умер?
— О! — лязг часов походил на мерный звон цепи, тянущейся по борту корабля. Ты ни с чем не перепутаешь тот миг, когда небо погаснет, и покажется то, что скрывалось за ним.
— Вселенная бесконечна, — упрямо твердила девочка.
— А я разве спорю? — удивились часы. — Я просто говорю, ты не перепутаешь.
— Но кто тогда Электричка?
— Та, кому приоткрыта завеса тайны, чтобы она могла подготовить дорогу. По ней она и уйдёт. Так обещано и так будет. Если не порвать Красную Струну.
— А если порвать?
— Тогда дорога не нужна. Индикатор погаснет. Струна красного цвета — это просто сигнал. В твоих понятиях — это боль. Нарыв на руке. Дырка в зубе. Сломанная кость. Как только раздражение исчезнет, сущее заснёт и преспокойно проспит всё оставшееся лепестку время. Оно не сбежит. Оно просто погибнет вместе с твоим миром.
— Это гораздо справедливее, — выдохнула Эрика.
— Разве? — усмехнулись часы. — Кем бы оно ни было, с тобой ему вряд ли захочется соглашаться. Если бы оно ускользнуло из объятий смерти, то стало бы единственным выжившим, сохранило бы память о мире, который пришлось оставить. И о твоём мире помнили бы ещё многие и многие тысячелетия.
— Но если оно уснёт, то миллионы людей проживут свои жизни.
— Но ведь в конце-то концов они умрут. Сейчас или потом, какая разница. А существо то бессмертно, пока живёт на бутоне времени. Ставить несколько своих лет рядом с бессмертием всё равно, что сравнивать песчинку с горой.
— Это не только мои несколько лет, — заспорила Эрика.
— Но они так или иначе закончатся, — уныло проговорили часы и отбили пять звонких ударов.
— Я не согласна, — возмутилась девочка. — Никто не имеет права распоряжаться моим временем, и временем мамы и папы! И бабушки! И вообще чьим-либо! Я хочу это остановить!
— Порви Красную Струну, — бесстрастно отозвались часы. — Тогда время сорвавшегося лепестка продолжит подпитку твоего мира.
— И сколько тогда? — прошептала Эрика.
— Не мне знать, — проскрипели часы. — Я не могу судить по одному человеку о всём мире, откуда он явился. Впрочем, ты уже здесь. Ты можешь остаться. Думаю, этому миру ничто не грозит. Он на другом лепестке.
— О! — просияла Эрика. — Если есть путь в живой мир, то почему бы Электричке и её неведомому повелителю просто не перебраться сюда без всякой дороги.
— Электричка может остаться здесь без проблем, — вздохнули часы, — но тому, кто приоткрыл ей тайны, необходима дорога. Я же предупреждал, нам с тобой неведомы законы, по которым течёт его существование. Дорога нужна. И я даже отсюда чувствую, что вбито порядочное число накопителей времени. Сколько их там у вас?
— Если ты про флагштоки, то тридцать один, — призналась Эрика и вспомнила помертвевшую землю, из которой будто бы вытянули все жизненные соки, а потом полуразложившийся корпус шестого отряда.
— Вот видишь, — часы вздохнули так глубоко, что очередная секунда задержалась на неуловимый миг, но потом соскочила и запрыгала по своей дороге, — процесс уже не остановить. Пользоваться накопителями вы не умеете. Как их выключить, вам не объяснить. Конечно, если порвать Красную Струну, они выплюнут время обратно. Но где та Красная Струна?
Эрика и часы печально помолчали. Потом стрелки вздрогнули, словно разом засобирались перепрыгнуть на соседние деления, да передумали.
— Так ты остаёшься? — прозвучал вопрос, и снова тишина.
Тиканье, шуршание и шелест. И тоска. Нет, Эрике расхотелось оставаться здесь. Не казались ей настоящими ни башни, ни ведьмы, ни покинутая Гномья Слобода. Хотелось поскорее вернуться. И не в лагерь, а сразу домой. И тогда все зловещие предсказания обернутся дурным сном. А рядом будут мама и папа. И бабушка. Ведь остаться сейчас в сказочном городе, значит, бросить их, сбежать, предать.
Словно снова Эрике стало пять лет, и все ушли в гости. А она боязливо ходит по опустевшей квартире и не может заставить себя выключить свет хотя бы в одной комнате. Самым страшным казалось, если родители не вернутся. Тогда всю жизнь пришлось бы провести в бесконечном шагании по комнатам. Ведь ни есть, ни спать не хотелось. Хотелось лишь, чтобы тоскливое ожидание закончилось как можно скорее. Сейчас же Эрике самой предложили задержаться в гостях. Но в пустой квартире теперь оставались все те, кого она любила. И если даже небо погаснет, то лучше встречать злой миг вместе с ними, а не прятаться и безмолвно плакать от нехорошего знания, что для них страшный день уже наступил.
— Нет, — замотала головой Эрика.
— Тогда поторопись, — предупредили часы. — Я перехожу в другое время. Мы больше незнакомы.
И стрелки перескочили. Толстая на два деления вперёд, тонкие аж на пять. И часы больше не казались живыми. Так, самый обычный механизм.
Эрика открыла дверь и зашагала по лестнице. Только через шесть ступенек она сообразила, что не опускается, а, напротив, идёт вверх. Под ногами развернулась широкая полоса, которая и привела сюда из директорского особняка непрошеную гостью. Всё исчезло. И мостовая из разноцветных плиток. И дома. И башенные шпили. И давно забытая синица. Эрика обернулась. Нет, не всё! Дубовая дверь с единорогами и соколом никуда не делась. В два прыжка девочка подскочила к ней. И замерла.
Открыть? Но ведь фальшивый гном предупреждал, что для неё обратной дороги теперь нет. А если заглянуть хотя бы одним глазочком? И увидеть пустое поле под низкими облаками, истекающими холодным бесконечным дождём? Радость от верхних пределов уже истрачена.
Девочка осторожно попятилась. Нет, не надо открывать. Гораздо легче думать, что за дверью остаётся сказочный город, наполненный удивительными созданиями и чудесами. А вовсе не грязное поле, на котором тебя никто не ждёт.
Глава 26
Побег
Мне показалось, весь мир замер, когда проникновенный взор Электрички отыскал меня в общем строю.
— Камский, — голос вытолкнул из строя моё тело, и оно уверенно, как взрослые на работу, зашагало к эспланаде. Поднимаясь по ступенькам, я думал, каким окажется новый флаг. Копошилась лёгкая надежда, что смогу опознать зашифрованную букву с первого взгляда. Колола жалость, что Эрики здесь нет, что она не увидит моего величия и не встанет рядом. Её руки не окажутся рядом с моими, когда холодная нить троса натянется и заскользит вниз, вознося полотнище. Но в душе я всё-таки торжествовал.
Тридцать два флагштока выросло на территории лагеря. Большую часть народ ещё не успел обнаружить. Правда, некоторые доставили нам сплошные неприятности. Например, завтрак получился скомканным. Флагшток разнёс крышу столовой и состарил здание на три века. Ворча, повара разводили костры и варили картошку в закопчённых вёдрах. Из их ругани становилось понятно, что они не собираются всю смену выпрягаться подобным образом. Какой-то частью я понимал, что им и не придётся. Что завтра в мир явится последняя, самая впечатляющая партия железных столбов. Что послезавтра… А что послезавтра? Что сотворит Электричка тогда? Во что превратит сто двадцать семь флагов? Но все волнения притупляло торжество. Как лётчик шагает к аэродрому, предвкушая первый полёт, так и я тянулся к эспланаде. Ведь флагшток, на котором будет водружён новый флаг, пробил доски её дальнего угла.
