Ника Созонова - Красная ворона
— Можно выбрать кого угодно? Даже Путина? — Снежи недоверчиво прищурился.
— Я бы предпочел, чтобы вы выбрали не людей — это облегчит мне задачу. Но дело ваше. Всё в пределах вашей фантазии! Я дам каждому время, но строго определенное. Оно будет зависеть от того, что вы выберете. Когда все вернутся, мы поговорим. Буду ждать с нетерпением ваших рассказов!
Все сосредоточенно засопели, обдумывая задание. Мне пришла в голову любопытная идея, заставившая тихо захихикать в ладони.
— Что с тобой? — изумился Снежи.
— Так… Потом поймешь.
Первой решилась Як-ки.
— Я буду кошкой! Рыжей.
— Надеюсь, не на раскаленной крыше?
— Нет-нет! — Она испуганно затрясла головой.
— Я так и думал. Уличной или домашней? — уточнил Рин.
— Все равно.
— Договорились. Я найду для твоей души самую рыжую и пушистую в мире. Ты в ней пробудешь час — тебе хватит.
— А я тогда деревом, — откликнулся Маленький Человек. — Большим и развесистым.
— Развесистым дубом?
— Не столь важно. Можно ясенем. У древних скандинавов Древом мира был ясень Иггдрасиль. Или буком, платаном.
— Ладненько. Два с половиной часа.
— Птицей, — мечтательно бросила Ханаан Ли.
— А поконкретнее?
— Чайкой на морском побережье.
— Сорок минут. И не спорь: больше тебе надоест.
— А океаном можно? — поинтересовался Снежи.
— А как же Путин? — усмехнулся Рин.
— Ну, ты же просил не заказывать людей.
— Давай тогда озером — на пару часов. С океаном, скажу честно — возни много.
— Как скажешь, шеф, — Снешарис демонстративно вздохнул. — Озеро и океан — все равно, что комар и слон…
Но Рин уже не смотрел на него.
— А ты что молчишь, сестричка? Никак не выбрать?
— Отчего же — давно выбрала. Хочу стать тобой.
Самое обидное, что он даже не удивился. Лишь прищурился в обычной ехидной манере.
Остальные отреагировали ярче: Снежи одобрительно захохотал, Ханаан завистливо простонала, Маленький Человек улыбнулся и тепло потрепал меня по руке. Як-ки отчего-то зажмурилась.
— Мной? О кей. Две минуты.
— Как?! — возмутилась я. — Отчего так мало? Даже на чайку дал сорок минут, а на себя…
— Больше не сдюжишь, — Рин отвернулся, потеряв ко мне интерес, и величественно взмахнул рукой: — Итак, расслабьтесь, господа, устройтесь поудобнее. Закройте глаза, ни о чем не думайте… Начинаем…
Я и вправду стала им. (Честно говоря, не надеялась совершенно — думала, все обернется шуткой.)
Не просто заняла его тело своей душой, нет — он вобрал мою душу в себя. Присвоил. Думаю, с кошкой или деревом было не так, потому он и не хотел, чтобы мы выбирали людей. Человек обязательно почувствует, что в него входит нечто чужое и сознательное, и станет обороняться. А "пришелец" — нападать. Правда, в данном случае ни о какой борьбе с пришлым сознанием не могло быть и речи. Я попала в нечто столь мощное и динамичное, что мое слабенькое "я" тут же спасовало.
Внутреннее пространство Рина напоминало "свето-хаус" — поток мыслей, эмоций и чувств необычайной силы. Главенствовало страшное напряжение — словно невидимые вибрирующие струны пронизывали все вокруг. Если бы я стояла, меня бы сбило с ног и затрясло, как листок в бурю. Не сразу до меня дошло, что неимоверные душевные усилия нужны для удержания всех нас там, где каждый пожелал быть: в кошке, в дереве, в озере, в птице. Рин не просто видел внутренним зрением — рыжую ленивую кошку, высокое дерево с серебристой листвой, горное озеро — но каким-то образом соприкасался с сутью каждого из этих существ.
Помимо напряжения внутренние просторы брата гудели и сотрясались от бурного драйва. И еще надо всем реяло чувство торжества. Горделивого, победительного экстаза. Да, Рин в этом аспекте оказался таким, как и снаружи: пламя адского честолюбия и гордыни поджаривало все его нутро. Он — Творец с большой буквы. Демиург. Весь мир рано или поздно признает его таковым. Имя его загремит от Востока до Запада, от белых медведей до глупых пингвинов…
Чтобы осознать его доминанту, потребовалось несколько мгновений, и я сосредоточилась на более насущном: как Рин относится к тем, кто его окружает. Я вгляделась в распростертые на ложе тела. Первым взор уперся в Як-ки, раскинувшуюся на спине с детской улыбкой на приоткрытых губах. Охватило странное чувство: смесь захлебывающейся нежности и острой зависти. Рин может кому-то завидовать?! Но поражаться и размышлять было некогда, и, не задерживаясь на остальных, я остановила зрачки на собственной тушке, сиротливо свернувшейся калачиком с краю — поскольку отношение к моей персоне было самым важным, что я хотела вынести из этого опыта.
Но ничего почувствовать не успела. Ткань моего психического существа стала трескаться, расползаться, ветшать… Видимо, Рин, ощутив мои намерения, активно им воспротивился. Я смирилась, с сожалением готовясь очнуться в своем теле — внутренние часы свидетельствовали, что две минуты прошли. Но не тут-то было. Рин не выпускал меня из себя! С ужасом я осознала, что могу остаться в нем навсегда — раствориться, оказаться проглоченной, присвоенной.
Брат называл меня "катализатором" своих чудес. Что если он решил поместить этот катализатор внутрь — как долгоиграющее лекарство? Будет намного проще и эффективнее — не нужно возиться с моими желаниями и стремлениями, с моим характером. А молодое девичье тело, что уже не встанет с просторного ложа, похоронят на заднем дворе, объяснив растерянной свите, что не выдержало сердечко: "Сама виновата: следовало выбирать объект по плечу".
Несколько минут я провисела в панике. Но тут Рин, видимо, сжалился и передумал. И изверг меня из себя — сильно закашлявшись.
Хотя всем было дано разное время, очнулись мы вместе. Настенные часы показывали, что с момента начала действа прошло три часа. Делиться пережитым принялись в порядке очередности.
Як-ки, сияя, сообщила, что кошкой быть очень приятно.
— Я лежала на окне. Смотрела на воробьев, на людей, на листики. Они были другого цвета. Шерсть грело солнце. Потом заснула. Во сне охотилась на больших кузнечиков. Еще играла — котенком, с другими котятами. Так хорошо!..
— Это потому, что я сжалился над тобой и подобрал домашнюю кошку. Холеную, сытую, — усмехнулся Рин. — Иначе прогулялась бы по помойкам, поудирала от уличных производителей шавермы.
Снежи взахлеб поведал, что ни один человек не сможет ощутить такой вселенский покой, как душа озера.
— Беден наш язык. Не придуманы слова, чтобы выразить в одном — свободу, ласку, одиночество, бесконечность. Единым — как душа, и бесчисленным — как мириады капель, как стайки рыб и головастиков, ощущал я себя. Как-то так… Приблизительно.
