Пол Кирни - Знак Моря
– Пустыня и холод, – произнес Рол. – Вот уж не думал, что такое бывает.
– Только ночью, – ответил Галлико. – Жара ушла к небу, ее впитали звезды, чтобы поддерживать свое сияние.
– Ты бывал в Голиаде раньше?
– Вообщето, нет. Но я бродил по Тукелару и Падрассу и полагаю, что все пустыни подобны друг другу.
– Почему ты стал пиратом?
Галлико долго медлил с ответом, рассматривая свои огромные косолапые стопы, шлепающие в пыли.
– Купеческий Союз становится не в меру жадным. Ему нужно полное господство на главных торговых путях этого мира. Тебе знакомы Вольные Города?
– Некоторые.
– Они независимы, отсюда и название. Городагосударства, существующие только с целью торговать, стало быть, лучшее прибежище для Купечества. Но я узнал, что Купеческий Союз, по сути дела, держит под пятой Вольные Города. Омер, Спицегавань, Перигор, Грайллор, даже Великий Урбонетто на Причалах. В любом случае Урбонетто и Спицегавань отказали в приеме грузов у своих пристаней кораблям, которые не поступили на службу к Купечеству, и ходят слухи, что скоро их примеру последуют другие.
– Они разорятся.
– Ты недооцениваешь объем торговли по бумагам Купеческого Союза, друг мой. Нет, вот что происходит: по всем Двенадцати Морям капитаны борются за красный флажок и платят недурные денежки за милость под ним ходить. Получив его, они ведут корабль куда им велено и берут любой груз, который для них приготовлен. Нет больше никакой свободы, даже для владельца судна. Он просто наемный служащий Купечества. А что оно такое, чтобы прибирать к рукам всю торговлю в этом мире? Ктонибудь знает?
– Я встречал их представителей. Люди как люди большей частью.
– Да, но кто их вожаки? Никто не может их назвать, и, пока все и каждый богатели, никому и в голову не приходило спрашивать, непохоже, чтобы у них имелись постоянные войска или защищаемые границы. Они в них не нуждаются. Другие государства станут воевать за них, если до этого дойдет. Бьонарцы ничего так не любят, как обрушиться на какуюнибудь маленькую страну под предлогом удовлетворения жалоб Купеческого Союза.
– Ты так и не объяснил мне, почему стал пиратом.
Галлико кивнул, и его костистые надбровные дуги опустились, почти коснувшись выпирающих скул, и зеленые глаза полыхали теперь как из глубин пещер.
– Мы торговали без разрешения в Спицегавани и нарвались на взыскание. Корабль отобрали прямо у причала и задержали команду. Вудрин и еще несколько, включая и меня, бежали сушей и проделали на своих двоих весь путь до южной оконечности Осмера. Там мы несколько месяцев трудились как рыбаки, пока однажды в те воды не зашла стремительная, как чайка, шебека под Черным Флагом. Рыбаки бежали, а мы остались. То была «Гадюка», и ее капитан Гарун Сехарис согласился нас взять. Сперва мы только хотели морем покинуть Осмер, но приватиры поведали нам, что мы занесены в черный список по всему Западному Спокойному Морю. Ни один капитан не возьмет нас на службу. А надо сказать, что для меня по крайней мере это не просто вопрос о перемене имени. – Тут Галлико горестно усмехнулся. – У меня есть склонность выделяться в толпе. Прочие решили попытать удачи в других местах, но я остался на «Гадюке» за неимением лучшего выбора, а Вудрин остался со мной. Так я и стал пиратом.
– И ты учинял насилие, грабеж и убийство, как поется в песнях? – спросил Рол. Галлико поглядел на него.
– Да. Да. Я убивал и грабил. «Гадюка» захватила четырнадцать кораблей, прежде чем нас загнали на скалы здесь, в Голиаде, и все четырнадцать принадлежали Купечеству. Мы убивали только тех, кто оказывал сопротивление, высаживали экипаж в корабельных шлюпках, забирали груз, а корабли сжигали. Так приватиры делают свою работу.
– Где вы избавлялись от своих грузов?
Галлико помолчал, глядя в сторону.
– Везде, где могли. Может быть, Купеческий Союз и прибрал к рукам всю торговлю, но всегда будет не вполне законная собственность, которую нужно продавать и покупать. В некоторых городах есть черные рынки для Черных Кораблей.
Дальше они шли в молчании. Товарищи Рола держались подальше от полутролля, особенно теперь, когда знали, что он пират. Один Крид не казался смущенным, как можно было ожидать. Один раз Рол заметил, что Элиас пристально глядит на него, словно, желая чтото сказать. Но что бы то ни было, бывший каторжник подумал как следует. И они тащились дальше без новых разговоров, крепко держа языки за зубами, холодный воздух обжигал опаленные солнцем лица.
Вдруг Галлико остановился. И все остальные тоже. Они шагали свыше двух часов и, наверное, углубились внутрь суши лиги на две. Голиад представлял собой бесплодную равнину, продуваемую песчаными бурями и усеянную образованиями из пестрого камня, единственной здешней растительностью были низкие кусты с листьями, подобными ножам. Здесь и там груды загадочных обломков образовывали длинные вереницы, а овражки свидетельствовали о том, что здесь шли в незапамятные времена обильные дожди, способные пробивать пересохшую корку этой земли.
– Вода, – объявил Галлико, проскрежетав языком по губам.
– Где?
– Близко. – Его ноздри раздулись. Он фыркнул. – Я ее чую.
Он двинулся на неуловимый запах и остановился у края одного из овражков, более густого лезвия тени под звездами. Пока другие с недоверием переглядывались, Галлико опустился на колени и громадными когтистыми лапами начал копать. Рол с Кридом взобрались на гребень лощины и посмотрели на север, туда, где против неба поднимались темныетемные горы. Миконины, высочайшая гряда северного мира. Некое могучее содрогание сердца земли нагромоздило их скользящими каменными уступами на пятнадцать тысяч футов от основания до вершин. Здесь они стояли круто, как стена, но Рол знал, что они становятся менее ужасными, если двинуться дальше на северозапад. Миконн, имперский город, расположен посреди них в высокогорной долине, попасть туда можно лишь несколькими перевалами, слывущими столь неприступными, что в течение столетий город даже не строил стен, чтобы себя защитить. И Рауэн гдето там на этих высотах, на миг он подумал, что может почти коснуться ее спящего разума. Рауэн, сражающаяся за то, чтобы стать одной из властителей этого мира, и она победит или погибнет. Демоны, терзающие ее сердце, никогда не позволят ей поступить иначе.
У бедра Рола возникла дрожь, и он положил ладонь на рукоять сабли. Сон оружия был неспокоен. Быть может, оно чуяло новые предстоящие схватки. Сабля жила своей жизнью. Рол уже успел к этому привыкнуть. Она алчная, дикая, и у нее есть голос, наполовину ему понятный. Какое чародейство сотворило этот клинок, он и гадать не пытался. Но оно давно покинуло мир людей.
