Андрей Дашков - Звезда Ада
Цветок превратился в ладонь, а его лепестки раскрылись и стали извивающимися пальцами без ногтей и суставов. Стервятник услышал ни с чем не сравнимый звук, от которого волосы зашевелились на его голове, — низкий вой, доносившийся будто из самой преисподней. Гомункулус раскрывал свою безгубую пасть и в ужасе бился о стенки сосуда. Фиолетовые пальцы обхватили его в том месте, где бесформенное туловище переходило в уродливую голову, и начали сжиматься, выдавливая кровь и слизь изо рта и пор своей кошмарной жертвы…
Не успевая удивляться мрачной абсурдности происходящего, Люгер наблюдал за удушением и агонией обреченного гомункулуса. Не требовалось большого ума, чтобы догадаться: чье-то колдовство опять вмешалось в ход событий — и оно оказалось сильнее того, которое помогало Стервятнику.
Чуть позже, спохватившись, он еще пытался как-то облегчить печальную участь гомункулуса — вставил ланцет в горлышко сосуда и нанес им несколько уколов в неумолимо сжимающиеся пальцы. Но инструмент был слишком коротким, а горлышко слишком узким: на фиолетовую руку, которая росла прямо из вязкой плоти, покрывавшей дно сосуда, эти уколы не возымели никакого заметного действия.
Пасть гомункулуса превратилась в воронку, из которой фонтаном била кровь, затягивая стенки бутыли густой малиновой пленкой. Стекло быстро темнело; сосуд превращался в маленькую беспросветную могилу. Из него все еще доносились сдавленные крики гомункулуса.
Люгеру оставалось одно — разбить бутылку. Он сбросил ее на пол и ударил по ней мечом. Она лопнула с оглушительным треском, разбросав по каюте жидкую грязь, а Слот нанес еще один удар по фиолетовой руке, пригвоздив ее к полу.
Но все уже было кончено. От гомункулуса осталась зловонная лужица, освещенная слабым трепещущим пламенем черных свечей. Кое-где над ее поверхностью торчали, словно острые скалы, поблескивающие осколки разбитого сосуда. Рука-убийца вновь сжалась в увядший цветок, стебель которого был рассечен лезвием меча. Цветок почернел и сгнил на глазах у Стервятника.
* * *В ту ночь он отчасти постиг тщету человеческих упований и даже ограниченность сверхчеловеческих сил. Слишком многое оказалось напрасным… Перед ним было неизвестное и пугающее будущее, полное смертельных опасностей, которые грозили отовсюду. Ему пришлось смириться с тем, что он так и не получил и уже не получит ответов на свои вопросы…
Свечи давно погасли, и Люгер долго сидел в темноте, несмотря на то что тлетворный запах разложившихся останков распространился по каюте. Плеск волн, шум ветра и еле слышные стоны Кравиуса, доносившиеся из-за переборки, не нарушали его отстраненного покоя. Предоставив событиям идти своим чередом, он плыл по темной реке времени, у которой не было ни устья, ни истоков…
Однако какая-то сила упорно вовлекала его в нескончаемую жестокую игру. Люгер услышал новый звук, раздавшийся снаружи, — шум крыльев взлетающей птицы. Так же, как и Кравиус несколько часов назад, он был немало озадачен этим. Если бы Стервятник не видел своими глазами, что осталось от черного лебедя, он испытал бы страх. Теперь новые проявления мрачных чудес казались неизбежными, но он пытался не поддаваться иллюзии.
Звуки хлопающих крыльев постепенно удалялись. Люгер подошел к иллюминатору, хотя знал, что вряд ли увидит птицу в темноте. Он отодвинул узорчатую шторку и едва сумел подавить крик, зародившийся в глотке.
Из-за стекла на него смотрело лицо помощника аббата — белое, как воск, и абсолютно мертвое. Оно висело в пустоте, словно полная луна, сверкая холодным отраженным светом, и на нем были темные пятна ноздрей, глазниц и открытого рта. Люгер не мог понять даже, насколько близко оно находится.
Лицо покрывала зыбкая паутина морщин…
Стервятник, невольно задернувший шторку, собрался с духом и заставил себя снова взглянуть на это отвратительное лицо, однако на этот раз он действительно увидел полную луну, взошедшую над океаном. Ее окружали волшебно красивые, посеребренные светом горы облаков.
Он упал на стул и решил, что как никогда близок к потере рассудка. Сегодня, после захода солнца, он успел увидеть черного лебедя, который выклевал Кравиусу глаз, ползающую отрубленную шею проклятой птицы, руку, задушившую гомункулуса, и человеческое лицо, превратившееся в полную луну в новолуние!..
Слишком много для одного человека и для одной ночи…
Ему вдруг стало все равно. Его охватила апатия, в которой растворился страх. Спустя несколько минут Люгер, чей разум был истерзан неразрешимыми противоречиями, с благодарностью к неведомому спасителю погрузился в темную пучину сна…
* * *Утром было найдено обезглавленное тело маленького человечка. Он лежал на койке в своей каюте, сжимая в руке кривую саблю. На его сером плаще остались следы зеленой мерзко пахнущей слизи. Ни один предмет не был сдвинут с места. Голову помощника аббата так и не нашли.
Труп пришлось зашить в мешок и бросить в море. Похоронным обрядом руководил Кравиус, который поседел за одну ночь. Черная повязка, наспех сделанная кем-то из моряков, перечеркивала его жирное пепельное лицо, ставшее асимметричным и еще более уродливым. Руки почти не слушались аббата. Он перестал болтать. Похоже, Кравиус уже проклинал себя за то, что пустился в эту, самую большую в его жизни и, может быть, последнюю авантюру.
Глава двадцать седьмая
Архипелаг
Острова Шенда считались провинцией Эворы, и светская власть принадлежала здесь наместнику короля. Духовным правителем был один из провинциалов ордена Святого Шуремии. Между ними почти не возникало трений — оба были достаточно благоразумны и не слишком амбициозны. Обоих сдерживало наличие сильных хозяев: одного — власть королевского дома, другого — влияние Тегинского аббатства.
Немногочисленное население архипелага занималось в основном морским промыслом и сопутствующими ремеслами. Кроме того, в здешних гаванях находились стоянки большей части военного флота Эворы. Несколько мелких островов были собственностью богатых титулованных мизантропов, которые удалились от мира и удовлетворили таким образом свое стремление к одиночеству.
Но их уединение было иллюзией. Подданные наместника, а также агенты ордена, не брезговавшие подкупом и шантажом, внимательно наблюдали за этими миниатюрными княжествами, каждое из которых могло стать источником неприятностей для существующей власти. Тем более что прецеденты уже были — в соседней Адоле и Морморе, лежащей далеко на юге.
Поэтому внешняя размеренность и неизменность здешней жизни были следствием почти незаметной работы тайного и хорошо отлаженного механизма власти. Однако теперь, когда весть о том, что прежде считалось невозможным, то есть о насильственной смерти генерала ордена и похищении Звезды Ада, принес на архипелаг почтовый голубь, провинциал Эрмион пребывал в недоумении.