Шимун Врочек - Рим. Книга 1. Последний Легат
Всадник едет против света, так что, только когда он оказывается рядом со мной, я узнаю, кто это.
– Приветствую, легат! – говорит знакомый голос на отличной, звенящей латыни.
Я поднимаю голову, щурюсь. Конь заслоняет заходящее солнце… в глазах пляшут отсветы… поднятая рука, прямой нос. Арминий!
Я смотрю на царя херусков и невольно улыбаюсь. Он меня почти напугал. Смешно.
– И тебе привет, префект! – говорю я.
Хорошая встреча. Я вспоминаю свои мысли. Когда командует Арминий, я спокоен за верность германцев.
Арминий улыбается, спрыгивает с коня. Похлопывает его по шее. Развязывает узлы, снимает шлем… Светлые волосы слиплись на мокром лбу, глаза сияют голубым светом.
Я делаю шаг, протягиваю руку.
– Рад встрече, префект. Отличная была атака.
Он протягивает руку, смотрит мне в лицо… и вдруг вздергивает брови, замирает. Отводит на мгновение взгляд, снова смотрит на меня. Со мной что-то не так? Кто-то нарисовал мне на лбу охрой слово «тупица» – как сделал однажды Квинт-оболтус, когда мы были маленькими?
– Что-то не так? – Я провожу рукой по лбу, смотрю на пальцы. Нет, все в порядке, никаких следов краски.
Арминий вдруг улыбается. Широко и чуть странно, словно ему чуть неловко.
– Все в порядке, легат. Задумался.
Сегодня всех интересует мое лицо – что странно. Я вспоминаю разговор во дворце Квинтилия Вара. Туснельда, она говорила про сходство. А до нее – Метеллий, молодой трибун конницы.
– Почему-то сегодня все считают меня похожим на брата, – говорю я. – Возможно, я выгляжу таким же умным, нет?
Арминий вдруг усмехается.
– Ну, это просто объяснить, легат. – Он смотрит на меня с насмешливым прищуром. – У тебя с братом одинаковые глаза.
– Правда? – Я озадачен. Что-то никогда не замечал.
– Конечно, – усмехается он. – У тебя глаза разного цвета…
– Что?
Арминий кривит губы, улыбается.
– Да, как у твоего брата. Зеленый и голубой.
* * *
Когда темнеет, я выхожу в солдатский городок, связывающий три лагеря. На узких улочках кастрениса горят огни, звучат голоса. Иногда надо почувствовать себя живым. Выпить вина, поиграть в кости или в мяч…
Но лучше сделать кое-что другое.
Я оглядываюсь. Так, солдатские лупанарии – вон там, а офицерские… Где-то, скажем, на соседней улочке этого веселого городка. Над улицей на веревках висит разноцветное белье. С верхних этажей на меня смотрят дети. М-да. Похоже, тут, в этой части городка, обитают в основном контуберны – временные жены солдат. Я иду, где мы проходили тогда с Эггином. Этот лупанарий где-то рядом. И он, видимо, как раз офицерский. Не высший разряд, но где-то рядом.
Я вспоминаю «волчицу», виденную мной в окне лупанария. Найти, что ли, ту рыжую?
– Легат! – окликают меня. Голос вроде знакомый, но сразу не сообразить, чей.
Я поворачиваюсь… Ничего себе. Целая толпа «мулов» идет ко мне, полупьяная, разгульная. Факелы ярко горят, нетерпеливые руки держат их над головами. Лица полукрасные, полутемные. Странные.
– Легат, это вы?
Я выпрямляюсь. В первый момент я даже начинаю думать, что они пришли как следует врезать мне за мои фокусы с учениями…
Потом я узнаю.
– Простите, легат. Выпьете с нами? – говорит Секст по прозванию Победитель. Надо будет все-таки спросить, почему его так назвали…
Выпить? Я поднимаю брови. Интересное предложение.
– Смотря по какому поводу. А что за праздник, солдат?
Товарищи его кричат. Я сначала ничего не понимаю. Потом из толпы легионеров выталкивают верзилу, огромного и крепкого.
– Это оптион Марк по прозванию Крысобой, – говорит легионер Секст. – Из четвертой центурии! У нас большая радость. Марка переводят в пятый Македонский – он будет командовать там восьмой когортой. Наконец-то мы от него избавимся! – В толпе хохочут. – Марк будет настоящим центурионом. Покажет македонской «зелени», как надо правильно чистить сортиры!
Легионеры хохочут так, что дома вокруг грозят обвалиться.
Марк сдержанно кивает. Он огромный, веселый и, видимо, уже слегка пьяный. Или его развезло от радости? Не знаю. Лицо оптиона озаряет широкая улыбка. И он смотрит на меня сверху вниз и сутулится, как многие люди, смущаясь своего роста.
– Крысобой?
– Он у нас в бою настоящий убийца крыс! – смеются легионеры.
Я оглядываю будущего центуриона. Настоящий великан. Да уж. Не всякий германец вырастет в такую махину.
– Что ж… раз такое дело. Поздравляю, центурион Марк Крысобой! – говорю я.
Шепоток бежит по рядам. Из рук в руки передают, а потом подносят мне чашу. Серебро, оцениваю я. Нашли самую дорогую – для легата. Спасибо, ребята. Принимаю чашу, она чуть теплая от чужих ладоней.
Я выплескиваю немного вина на землю – приношение богам – и поднимаю чашу.
– Твое здоровье, центурион Марк!
Вокруг одобрительный рев. Я приближаю чашу к губам (надеюсь, чистая?) и отпиваю. Катаю на языке. Вино неразбавленное, густое и кислое. Не фалернское точно. Глотаю, усилием воли заставляя себя не морщиться…
Поднимаю чашу, киваю: мол, хорошее вино.
Ну, теперь самое сложное. Я беру чашу и начинаю пить. Сила воли. Голова начинает кружиться – крепкое, зараза.
Допиваю и переворачиваю чашу донцем вверх, смотрю на Секста Победителя. «Мулы» молчат. Я демонстративно встряхиваю чашу. Ни капли внутри не осталось.
– До дна! – кричит Секст. Легионеры радостно ревут.
Марк по прозвищу Крысобой улыбается. В свете факелов его лицо кажется рваным, красное на черном. Лицо Геракла с греческой амфоры. Я слышу крики солдат и слышу, как тоскливо звучат греческие трубы где-то далеко. Одинокие мерные удары цимбал.
Мне страшно.
…Погасший фитилек свечи.
Порыв ветра налетает, и факел в руке Секста начинает вдруг трещать, плеваться искрами, почти гаснет. И вдруг словно выстреливает. Секст отдергивает руку, когда на руку ему попадает капля смолы. Факел падает на землю. Я отступаю на шаг – невольно.
Холод. Факел горит на земле. Пламя дергается, как в припадке.
– Дурацкий факел, – говорит Секст. – Вот дешевка какая. Легат, вас не задело? Простите, я…
Марк стоит, прижав ладонь к щеке, и глупо улыбается.
– Все в порядке, солдат, – говорю я. – Продолжайте праздновать! Удачи, Марк!
Будущий центурион отнимает руку – там небольшой ожог, брызнуло смолой. Марк разглядывает свою ладонь.
Я иду прочь, шагаю ровно и медленно, чтобы это как можно меньше походило на бегство. Возвращаюсь в свою палатку и долго сижу в темноте, глядя перед собой. Что-то не так.
…Все будет хорошо – даже если не будет.
Когда факел выстрелил, мне почудилось… Нет, не так. Не почудилось. Я – увидел. Вместо приятного, хотя и простоватого лица центуриона Марка – чудовищную изуродованную харю с приплюснутым носом. И десятки смеющихся черепов вокруг него…
