Лоис Буджолд - Кольца духов
Монреале уставился на язычки пламени свечей и обеими ладонями растер немеющее от утомления лицо.
– Боюсь, я принял немалое участие в обличении его… э… ночных занятий. Его исключили и без шума предали суду, чтобы не бросить тени на репутацию колледжа. Я свидетельствовал против него. Но еще до вынесения приговора он в темнице покончил с собой. Проглотил ядовитый сублимат, который ему кто-то тайком передал. Во всяком случае, так сказали мне. Теперь же я полагаю, что его унесли из темницы живым, лишь изображавшим смерть с помощью каких-то средств – медицинских и магических.
– Кардиналу Кардини, мне и доктору из колледжа правоведения, – продолжал Монреале, помолчав, – было поручено заняться его бумагами. Кардинал Кардини намеревался сперва просто внести его книгу в Индекс запрещенных книг, пока мы не изучим ее подробнее. У Шпренгера был жадный ум и поразительная память – собранных им заклинаний, наглядных случаев, поверий и всяких россказней хватило бы и на десять фолиантов. Но он не обладал логическим умом. Стиль его был легким, даже убедительным, но ученость – легковесной, невзыскательность – безграничной, а познания в судебных процедурах… доктор права только руками всплескивал. Шпренгер настойчиво рекомендовал, чтобы ведьм, черных колдуний, вынуждали под пыткой называть сообщников! Я знаю, к каким пыткам прибегает святая инквизиция, и что за люди ими занимаются. Только вообразите, сколько бессмысленных обвинений это породит, и каждое приводит к новым арестам, к новым обвинениям… И вскоре вся округа будет ввергнута в ужасающий хаос! Все это вело к прямому безумию. По-моему, в этом воплотилась борьба Шпренгера – дневного Шпренгера – против самого себя, ночного. Я рекомендовал сжечь и книгу, и все его записи.
Амброз, сам понемногу занимавшийся научными изысканиями, вздрогнул. Монреале развел руками.
– Но что делать? Лучше сжечь книгу, чем несчастных старых знахарок, которые по моему опыту – да и по твоему тоже, ты ведь живал в деревнях – чаще всего либо бормочущие, потерявшие от дряхлости разум старухи, либо жертвы клеветы соседки, ищущей, на кого бы свалить вину за то, что у нее сдохла корова от плохого ухода, а то и за такое естественное явление, как град. И в богословском смысле книга была плохой – в ней даже не упоминалась сила Христова имени, что крайне опасно. И мы все сожгли. Кардинал Кардини колебался, но я чувствовал себя врачом, остановившим гангрену своевременной ампутацией. Как бы то ни было, Шпренгер ко времени своей, как мы думали, смерти, был уже полностью совращен и всецело предался погоне за демопической властью. Но в тот вечер, когда я услышал о его самоубийстве, я мучился, виня себя за то, что одна душа была потеряна для Господа, а Дьявол смеялся надо мной. – Монреале горько покачал головой.
– Что нам делать теперь, отче? – прервала Фьяметта затянувшееся молчание.
Ироническая, полная страдания улыбка изогнула губы Монреале.
– Это известно лишь Богу. Я буду молиться Ему, чтобы Он меня просветил.
– Но вы обязаны помешать им! – с тоской сказала Фьяметта. – Это же черная магия, а вы дали священный обет противостоять черной магии. Завтра они думают поработить бедного капитана Окса. Потом батюшку. А затем прибудет войско Ферранте, и тогда уже не останется никакой надежды!
– Если мы… испробуем что-нибудь, сделать это надо до прибытия лозимонской пехоты, – робко согласился Амброз.
– Знаю и без твоих напоминаний, – вспылил Монреале, с видимым усилием подавил раздражение и расправил поникшие плечи. – Не так это просто. Трудно найти силу, способную остановить Ферранте, которая сама не отдавала бы черной магией. Тайным злом, влекущим гибель души.
– Но… все зависит от вас. Как от солдата. Солдаты нас делают страшные вещи, но они нам нужны, чтобы защищать нас от… других солдат, – сказала Фьяметта.
– О том, что делают солдаты, мне ты можешь не говорить, – сухо заметил Монреале, и Фьяметта покраснела. – Этот гнусный довод мне хорошо знаком. Я слышал, как им оправдывали преступления, каких ты и вообразить не способна. И все же…
– Значит, есть что-то! – Глаза Фьяметты сощурились. – Вы знаете, что могли бы сделать, правда? Какие-то чары.
– Прежде я должен помолиться.
– Вы много молитесь. И все еще будете молиться, когда войско Ферранте подойдет к воротам Святого Иеронима и протаранит их? Когда Ферранте будет взмахом руки повелевать духами? – горячо спросила Фьяметта. – Если вы только молиться станете, так почему бы сейчас же не выдать сеньора Асканио? Не сдаться? И почему вы не сделали этого вчера?
– Мы могли бы, – медленно сказал брат Амброз, – продолжать борьбу. Обвинить тогда сеньора Ферранте в черной магии.
– И какого же Геркулеса пошлем мы арестовать преступников, когда они станут полными хозяевами и возимо и Монтефольи? – тихо сказал Монреале, вновь уставившись на огненные язычки. – Шпренгер, конечно, помнит меня, как я его. Иначе он бы так старательно не прятался от меня. Не знаю, доживу ли я до того, чтобы выступить с обвинениями.
– Так чего же ждать! – вскричала Фьяметта. Руки аббата лежали на коленях, перебирая четки. Он поглядел на нее из-под кустистых бровей.
– Я не… могучий маг, Фьяметта. Слабее твоего отца, да и некоторых других магов в Монтефолье… Бог свидетель, когда-то я пытался обрести такое могущество. Моим тяжким бременем было обрести понимание, превосходящее мой талант. Те, кто может, обретают. Те, кто не может…
Амброз негодующе охнул и отрицательно махнул руками:
– Нет, отче.
Уголок губ аббата вздернулся.
– Мой добрый брат, по каким меркам ты судишь? Ты думаешь, что здесь в Монтефолье меня удерживает монашеское призвание? Лучшие таланты отправляются в Рим, в Священную коллегию. А те, кто помельче, остаются в глухих провинциях. В дни моей юности я мечтал еще до двадцати пяти лет стать маршалом. Этот воинственный бред я оставил только для того, чтобы возмечтать, как стану кардиналом-магом до тридцати пяти лет… Наконец, Господь ниспослал мне смирение, ибо знал, как я в нем нуждаюсь. Талант Шпренгера – если Вителли действительно он – гораздо сильнее его разума. Теперь после десяти лет обретения хитрости во мраке и тайне он нашел патрона, который защищает его, снабжает деньгами, позволяет черпать у него жизненную силу – Ферранте ведь обладает огромной волей, можете не сомневаться. Добавьте порабощенного духа с могуществом мастера Бенефорте, и их мощь будет… – Он умолк.
Амброз откашлялся:
– Признаюсь, отче, ваши слова сделали меня совсем больным.
– Я поставлен спасать души, а не жизни! – Пальцы Монреале перебирали и перебирали четки.
– Души можно спасти и потом, – настойчиво сказала Фьяметта – Теряя жизни, вы теряете и жизни и души.
