Андрей Астахов - Крестоносец: Железная Земля
— А Мацей Хомрат?
— Некоторые виссинги почитают его, как великого мудреца и провидца, но церковь не поощряет такого отношения. Я еще ребенком слышал много историй о Хомрате, и большей частью, это были сказки, которые так любит темный необразованный народ. Я был склонен считать рассказы о нем выдумкой. Теперь вижу, что ошибался — вы нашли доказательства, с которыми трудно поспорить.
— Вы просветили меня, святой отец, — сказал я, вставая. — Для меня было честью беседовать с вами.
— Встаньте на колени, шевалье, — вдруг предложил епископ. — Встаньте на колени, мессир Домаш. Примите мое благословение.
Мы подчинились. Ошер положил ладони мне и роздольцу на темя и произнес скороговоркой:
— Во имя Матери, Пресветлой нашей Воительницы и Хранительницы, властью, дарованной мне, благословляю вас, шевалье де Квинси и вас, байор Якун Домаш. И да будут сердца ваши пламенеющими верой, помыслы ваши чистыми, и путь ваш верным! Несите бремя ваше со смирением и радостью, ибо кто, как не вы, призваны Матерью исполнить Ее волю. Именем святой церкви отпускаю вам прегрешения ваши и радуюсь победам вашим, ибо они прославляют имя Матери и верных служителей Ее! Ступайте, и да приумножатся ваши победы и да будет прославлена вера мечами вашими до скончания времен!
В приемной нас дожидался Джарем. Вид у парня был очень взволнованный.
— Милорд, — Джарем протянул мне маленький свиток бумаги, — вам письмо от сэры Элики Сонин.
— Что? — Я взял письмо, сломал печать, развернул и прочитал следующее:
«Эвальд, у меня появилась одна идея. Хочу, чтобы ты был рядом со мной. Оставь Домаша в Кале и без промедления приезжай в таверну. Это очень важно. Письмо сожги».
— Когда его доставили? — спросил я оруженосца, показывая письмо.
— Буквально только что, милорд. Я был во дворе, когда приехал имперский егерь с письмами и спросил, где вы. Я сказал, что я ваш сквайр, и егерь сказал, что привез вам письмо от сэры Элики.
— Что пишет наша шкодница-красавица? — осведомился роздолец.
— Что-то ты больно бледен, милорд байор, — сказал я. Домаш и впрямь выглядел испуганным.
— Бледен? — Домаш криво улыбнулся. — Ой, это верно все оттого, что побывал я пред очами лица духовного. Признаюсь тебе, добрый собрат рыцарь, что с детства трепещу перед пастырями любого сана. Чувствую себя, аки шлюха в храме, волнуюсь шибко и духовное смятение испытываю, особливо на исповеди.
— Тогда почему бы тебе не сходить в корчму и не выпить пару ковшей кумы?
— Хорошая мысль! — просиял байор. — А ты?
— Я, пожалуй, пойду, отдохну. Спина у меня разболелась. Да и над словами преподобного поразмыслить надобно.
— Тогда доброй тебе ночи, милостивый государь, и пусть пребудет на тебе милость Матери, — заявил Домаш, поклонился и вышел из приемной.
— Пойдем со мной, Джарем, — велел я.
Мы покинули резиденцию епископа и перешли в крыло замка, где располагались выделенные нам покои. Я вошел первым, велел Джарему сесть на стул.
— Послушай меня, дружище, — начал я и вдруг почувствовал, что волнуюсь, — я хотел бы извиниться перед тобой за то, что не взял тебя с собой в Харем. Прости меня, пожалуйста.
— Милорд, — у Джарема был совершенно огорошенный вид. — Простить…вас?
— Да, Джарем. Я… вобщем, я не подумал, что ты тоже воин и должен биться наравне со всеми. Я был неправ. Твое место рядом со мной. Отныне ты будешь сопровождать меня везде и всюду. И посему мы отправляемся в путь. Готовь лошадей.
— Сэр, — по лицу парня было видно, что мои слова буквально потрясли его. — Я не давал вам присяги на верность, поскольку присягал Ордену, но хочу сказать вам: я и раньше был готов умереть за вас, а сейчас почту такую смерть за великую честь!
— Не надо умирать. Ты мне живой нужен, — я решил отбросить условности и по-дружески похлопал Джарема по плечу. — Ужинать мы не будем. Едем немедленно. И помни, что мое общество может быть опасным.
— Я знаю, милорд. Позволите идти?
— Ступай. И не попадись байору на глаза. Он ничего не должен знать.
Когда он вышел, я поднес к лицу письмо Элики. Да, аромат духов магички сохранился — тот самый, запомнившийся еще по Порсобадо. С некоторым сожалением я бросил свиток в камин и смотрел, как бумага съеживается и чернеет в огне. Интересно, что Элика задумала. Наверняка, что-то важное, если буквально чрез несколько часов после моего отъезда послала мне вдогонку со случайным курьером это письмо. И почему я должен оставить Домаша в Кале? Странно все это, но я уже ничему не удивлялся. Впрочем, Домашу сейчас не до меня, а до утра, если ничего не случится, я успею обернуться туда и обратно — до таверны «Окорок и бутылка» миль двадцать пять от силы.
А может, Элика все же решила отбить меня у Домино?
— Ничего у тебя не выйдет, дорогая, — произнес я, глядя на витраж, изображавший святую Арсению, исцеляющую зачумленного. — Ничего не выйдет…
* * *Была уже глухая ночь, когда мы с Джаремом осадили измотанных скачкой коней у таверны «Окорок и бутылка». Я соскочил с седла и вошел внутрь, велев Джарему позаботиться о лошадях, а после ждать меня в трапезной корчмы.
Таверна была пуста. Видимо, в такое позднее время посетителей здесь не бывало. Хозяин и его жена спали. Разбуженный нашим стуком мальчик-слуга, заспанный и испуганный, начал было кланяться, но я бросил ему монету и велел показать, в какой комнате ночует госпожа Элика. Мальчик ловко поймал монетку и с поклоном предложил идти за ним.
Дверь была открыта, и я, услышав приглашение войти, шагнул в комнату. Элика сидела за столом без дублета, в рубашке с закатанными рукавами, подперев голову руками. Комната была освещена ее магическим жезлом, закрепленным в дощатом полу, и парой дюжин свечей, расставленных повсюду — от каминной полки, до подоконника. На столе перед Эликой красовался странный натюрморт: глиняная чаша с куском сырого мяса в ней, нож, несколько кусков корпии, какие-то флаконы, клочки пергамента с начертанными на них знаками. Углы комнаты тонули во мраке, и еще — сильно пахло какими-то травами.
— Отлично, ты приехал, — сказала мне Элика. — Не будем терять времени и займемся делом.
— Надеюсь, это важное дело. Я вообще-то планировал выспаться.
— Не получится, никак. Теперь закрой дверь. Нет, на засов. Хорошо. Так, сними оружие, доспешную куртку и фламенант-медальон и садись на стул напротив меня. Надеюсь, этого роздольского быка ты с собой не привез?
— Домаш остался в Кале. Что тут, мать твою, происходит?
— Сейчас все скажу. Сначала освободись от оружия и доспехов.
