Руслан Мельников - Рудная черта
И все труднее было удерживать строй.
И чем медленнее становился конский шаг, тем больше потерь несла тевтонская «свинья».
Людей – и живых, и мертвых, одного за другим сдергивали с седел когти-крючья. А когда упыри не могли добраться до всадников – валили лошадей. Подсекая ноги, раздирая прикрытые серебрёными кольчужными попонами бока, вспарывая животы, вырывая нагрудники вместе с ребрами.
Сражавшиеся впереди умруны не поддавались вражескому напору. Если кто-то вдруг выбывал из рядов, образовавшуюся брешь мгновенно заполняли всадники, бившиеся рядом. Мертвая дружина Бернгарда постепенно подтягивалась с флангов к авангарду. И, пожалуй, только за счет этого голова «свиньи» еще держала форму непробиваемого треугольного клюва. Голова-то держала, но вот сзади – по бокам и в тылу, где нечисти теперь противостояли живые ратники, оставшиеся без прикрытия умрунов, было совсем скверно.
Там павших заменить вовремя уже не успевали. Не могли.
«Свинья» начинала разваливаться.
В очередной раз оглянувшись назад, Всеволод увидел в хвосте колонны смешавшиеся ряды и целый шлейф из спешенных – лишившихся коней либо вырванных из седел – бойцов.
Пешцы старались не отставать от конного строя – рассыпающегося, распадающегося, но еще слабо продвигавшегося вперед. Старались. И все же отставали… Упыри отсекали их от всадников, разбивали на группки, на тройки, на пары. А после – захлестывали и раздирали в клочья. С малым воем, если под когтями оказывалась живая человеческая плоть и кровь, укрытая посеребренной коркой доспеха. И с воем великим, если из рваных ран брызгала холодная серебряная водица, а жертва продолжала рубиться, даже будучи исполосованной вдоль и поперек.
Темное воинство сминало всех. И живых, и неживых. С тварями, преследовавшими защитников Сторожи от Серебряных Врат и наткнувшимися в этой безумной погоне на рать Черного Князя, тоже уже было покончено. Истерзанная, изломанная «свинья» билась одна посреди белесого моря, и силы ее стремительно таяли.
Всеволод жаждал поскорее дать волю рукам и мечам, да какое там! Его буквально стиснули со всех сторон. Впереди плотными – стремя в стремя – рядами рубятся мертвецы Бернгарда. Если падает один умрун, его место тут же занимает другой – из внешних фланговых линий. Вправо-влево тоже не свернуть. Там – Бернгард, Сагаадай. И орденские рыцари в белых плащах. Живые, мертвые…
И назад поворотить – никак. За спиной – Конрад, Бранко, Золтан, Раду, также пожелавшие встать в голове строя. С ними – тесной кучкой – прочие воины. А следом напирают тевтоны и русские дружинники, расположившиеся в загривке «свиньи». Проталкиваться сейчас куда бы то ни было силой – значит, ломать свиное «рыло» изнутри. А ведь острие клина худо-бедно, но все же продвигается еще вперед. Медленно, махонькими шажками, но – движется.
Поневоле приходилось ждать своей очереди. Всеволод аж рычал от бессильной злобы. Еще бы! Вокруг – сеча, гибнут люди и нелюди, а ты сам – как в порубе запертый.
– Не дергайся, русич, придет и твое время! – пробасил из-под шлема Бернгард.
Проклятье! Такое впечатление, будто хитроумный магистр сознательно втиснул носителя Изначальной крови в самое безопасное место. Но кто ж мог знать, что в голове тевтонского строя окажется безопаснее, чем в тылу?!
Туда нужно было становиться – назад, не вперед. Там не осталось уже ни одного умруна, там вовсю бьются живые орденские рыцари и кнехты, татарские стрелки и русские дружинники. Без порядка и без строя бьются. Рубятся, как могут. Ладно. Скоро уже и здесь. Будет. То же. Так же.
Совсем скоро.
Бернгард прав: время придет.
Уже приходит.
Ну, вот и все!
Пришло!
Атака захлебнулась.
«Свинья» встала. Остановилась совсем. Податливая по сию пору стена упырей оказалась вдруг непреодолимо упругой. И упершиеся в нее кони не желали больше идти дальше. Потому что дальше пройти невозможно. Кони лишь всхрапывали в ответ на болезненные уколы шпор, мотали головами, разбрасывая клочья пены, да жалобно ржали.
А нечисть – окружает, обволакивает, наседает… Спереди, сзади, по флангам. Конный клин, выстроенный для стремительного прорыва, давно утратил свою пробивную силу. И вместе с ней лишился основного своего предназначения. «Свинья» хороша в атаке. Для оборонительного боя на одном месте такой строй не годился вовсе.
А потому взломанные сзади фланги разворачивались и раскрывались окончательно. Середина выплескивала наружу. Воины Сторожи инстинктивно пытались выстроить защитный круг. Свою последнюю крепость посреди вражеского войска.
Многие спешивались. В лошадях больше не было проку, и многие отчаявшиеся бойцы попросту рубили коней. Сами. Все равно ведь уже. А так – хоть не будут мешать, не сломают рядов. И конская туша в посеребренных доспехах – какое-никакое, а все же укрытие.
О дальнейшем продвижении больше не могло быть и речи. Посыпавшуюся тевтонскую «свинью» из этой мясорубки теперь не вывести никому. Никогда. Нипочем.
Всю – нет, но…
Когда и как это произошло, Всеволод уловил не сразу. Просто в смятом, разваленном, посеченном клине неожиданно обозначился разрыв. Сначала истончился строй в районе загривка «свиньи», где распадались вдавленные внутрь фланги. А после – два отряда, по сию пору слитых воедино, вдруг оказались порознь.
Один – тот, что сзади, тот, что побольше, состоявший уже в основной своей массе из пешцев, изготовившихся к последнему оборонительному бою. Неповоротливое, облепленное темными тварями тулово «свиньи», раздавшееся вширь, утратившее былую хищно вытянутую форму.
Второй отряд – впереди – поменьше. Небольшая плотная группка живых всадников, стиснутая конными умруками… Да, именно так: практически вся уцелевшая мертвая дружина Берн-гарда уже стянулась к голове «свиньи», окружив и надежно прикрыв ее со всех сторон.
И голова будто бы сама собою отлипла от тела.
Передние ряды по-прежнему держали изначальный строй. И остроносое рыло по-прежнему целило на ущелье. Но голова была уже отделена, отсечена. И меж двумя частями взломанного тевтонского клина упыриное воинство уже вгоняло свои собственные клинья. Кровопийцы вламывались в открывшийся проем, ширили его, оттесняя, отодвигая отряд Бернгарда прочь от основных сил.
Наверное, еще можно было вернуться и попытаться заново срастить голову с туловом. Наверное. Но голова «свиньи» уже не потянет, не увлечет за собой застрявшие в упыриной массе задние ряды. Зато сама… такая маленькая, юркая, несокрушимая…
Всеволод вдруг осознал, какой приказ звучит из-под опущенного забрала тевтонского магистра. А осознав…
