Врата Анубиса - Пауэрс Тим

- Пошли, - сказал Беннер. - По этому переулку мы выйдем на Корнхилл-стрит.

- Подожди минутку, ведь это был Джо - Песья Морда? То есть я хотел сказать - волосатый человек... Почему он пришел?

- Не имеет значения. Нам надо уходить отсюда.

- Но это значит, что теперь он уже в новом теле! Как же ты не понимаешь...

- Я понимаю это лучше, чем ты, Дойль, поверь. Все под контролем. Позже объясню.

- Но... ох, ну ладно. Эй, подожди! О черт, когда же я с тобой увижусь? Ты сказал - вторник?

- Да, да, вторник, - нетерпеливо отмахнулся Беннер, - поторапливайся.

- Где во вторник?

- Не беспокойся об этом. Я найду тебя. Ах, ну да... Во вторник прямо здесь в десять утра. Теперь ты успокоился?

- Хорошо. Но не мог бы ты ссудить мне еще немного денег? Я не...

- Да, да, конечно... не можешь же ты морить себя голодом. Вот, возьми. Не знаю, сколько здесь, но думаю, этого будет вполне достаточно. А теперь уходи.

***

Седой официант нес полный совок осколков стекла, а из салфетки он соорудил повязку наподобие чалмы - ну прямо Великий Визирь, принесший в подарок султану блюдо с алмазами.

- Извини, сынок, но все это меня слишком взволновало, чтобы я мог что-нибудь толком заметить.

Он ссыпал осколки стекла в ящик для мусора и нагнулся, чтобы опять наполнить совок.

- Но он направлялся к тем двум людям за столиком? Официант вздохнул:

- Может, направлялся к ним, а может, просто пошел на прорыв в этом направлении.

- А можешь ты вспомнить что-нибудь о том человеке, который пристрелил его?

- Только то, что я уже сказал - высокий и светловолосый. А парень с ним был темный и тощий, болезненного вида. Мне уже пора идти домой.

Похоже, больше ничего здесь узнать не удастся, поэтому Джеки поблагодарила официанта и понуро вышла на булыжную мостовую Биржевого переулка, где несколько человек осторожно загружали в фургон тело Кении - каким бы там ни было его имя, - тело, оставленное самим Кении уже неделю назад и только сегодня покинутое Джо - Песьей Мордой.

"Проклятие, - подумала Джеки. - Он переместился, и теперь я вообще не имею представления, в чьем теле он может быть".

Она засунула руки поглубже в карманы пальто, обогнула фургон, посмотрев через плечо на кучку зевак, и зашагала по Треднидл-стрит.

***

На полдороге домой Дойля начала колотить дрожь, и, добравшись до своего насеста на крыше, он выпил пива, покурил, потом закрыл лицо руками и глубоко вздохнул. Теперь он немного успокоился и мог все обдумать. Боже мой, так вот на что это похоже, когда появляются эти проклятые создания! Ничего удивительного, что бедняга Джеки слегка рехнулся, после того как прикончил одного такого, да вдобавок ему показалось, что это его друг Колин Лепувр смотрит на него из умирающих глаз этой твари. Или, черт побери, оно так и было на самом деле?

Дойль поставил кружку и окинул взглядом окрестности. И где же теперь Джо Песья Морда? Начал ли он уже обрастать шерстью, и подыскивает ли он новое тело?

***

На выветренном камне порога маленького белого домика, почти в двух тысячах милях к юго-востоку от орлиного гнезда Дойля, сидел лысый старик, флегматично покуривая трубку, и смотрел вниз на склон пыльной желтой травы, на галечный пляж и на воду. Теплый сухой ветер дул с запада, гоня мелкую рябь по водной глади залива Патры, и когда ветер немного стихал, слышалось тихое позвякивание овечьих колокольчиков с предгорий.

В третий раз за этот долгий день мальчик Николо выбегал из дома. На этот раз он толкнул доктора, и тот чуть было не выронил трубку. Мальчишка даже не подумал извиниться. Доктор натянуто улыбнулся, обещая себе, что если этот греческий гаденыш еще хоть раз себе такое позволит, то его любимый "падроне" умрет мучительной смертью.

- Доктор, - запинаясь, пробормотал мальчик, - идите скорее, он мечется по кровати и говорит с людьми, которых нет в комнате! Он умирает!

Он не умрет до тех пор, пока я ему это не позволю, подумал доктор. Он посмотрел на небо - солнце уже находилось в западной части безоблачного греческого неба, и он решил, что сейчас самое время приступать. Не то чтобы действительно имело значение, в какой час дня он сделает это, но старые мертвые законы, которые сейчас воспринимаются всего лишь как суеверия: не произносить имя Сета на двадцать четвертый день месяца Фармути, и лучше избегать увидеть мышь на двадцатый день месяца Тьяби, - побуждали его не приступать к черной магии, пока Ра над головой и может увидеть.

- Прекрасно, - сказал доктор, откладывая в сторону трубку и с трудом поднимаясь на ноги, - я пойду посмотрю его.

- Я тоже пойду, - заявил Николо.

- Нет. Я должен быть с ним один.

- Я тоже пойду.

Смешной мальчишка положил руку на рукоять изогнутого кинжала, который он всегда носил за красным кушаком, и доктор едва не расхохотался.

- Ну, если ты настаиваешь... Но ты должен уйти, когда я буду лечить его.

- Почему?

- Потому, - сказал доктор, зная, что подобное обоснование будет хорошо воспринято мальчиком, хотя, скажи он такое английскому милорду, тот бы схватился за пистолет. - Медицина - это магия, и присутствие третьей души в комнате может нарушить целебные чары, и они принесут зло.

Мальчик угрюмо размышлял, потом пробормотал:

- Я согласен.

- Ну, тогда пошли.

Они вошли в дом, прошли переднюю и оказались в комнате без двери. Хотя каменные стены сохраняли прохладу, юноша, лежащий на узкой кровати, был весь мокрый от пота, и его курчавые черные волосы прилипли ко лбу. Как и докладывал Николо, его хозяин беспокойно метался, и хотя его глаза были закрыты, он хмурился и что-то невнятно бормотал.

- Сейчас ты должен нас оставить, - сказал доктор мальчику.

Николо пошел к двери, но остановился, недоверчиво разглядывая диковинную коллекцию предметов - ланцет и чашу, цветные жидкости в маленьких стеклянных колбах, металлический контур с деревянной дощечкой посередине - на столике у постели.

- Еще одно, прежде чем я уйду, - сказал он. - Многие из тех людей, которых вы лечили от этой лихорадки, умерли. В понедельник англичанин Джордж Ватсон проскользнул сквозь ваши пальцы. Падроне, - он указал на человека на кровати, - говорит что от вашего лечения больше вреда, чем пользы. И поэтому я должен вам сказать - если он тоже станет одной из многих ваших неудач, вы последуете за ним в смерть в тот же день. Вам понятно?

Доктор не знал, смеяться ему или сердиться.

- Оставь нас, Николо.

- Будь осторожен, доктор Романелли, - сказал Николо, повернулся и вышел из комнаты.

Доктор погрузил чашку в миску с водой, которая стояла на столе, и взял несколько щепоток растертых в пыль растений из мешочка на поясе, высыпал в чашку и размешал пальцем. Затем он просунул руку под плечи юноши, поднял его в полусидячее положение и поднес чашку к его губам.

- Пейте, милорд, - мягко сказал он, наклоняя чашку. Больной рефлекторно выпил содержимое и нахмурился, когда доктор Романелли убрал пустую чашку, потом закашлялся и затряс головой, отфыркиваясь, - видимо, питье ему не понравилось.

- Да, оно горькое, не так ли, милорд? Я выпил чашку такого зелья восемь лет назад и все еще помню этот вкус.

Доктор встал, быстро подошел к столу - он торопился, так как теперь время сочтено, - высек искры для маленького трута на блюде, раздул пламя, поднес особую свечу и держал в пламени до тех пор, пока фитиль не оделся короной свечения, потом он установил свечу в подсвечник и стал сосредоточенно на нее смотреть.

Пламя не устремлялось, сужаясь, вверх, как у обычной свечи, а светилось равномерно во всех направлениях, как если бы это была сфера, подобная маленькому желтому солнцу, и иероглифы на свече нервно подергивались, как скаковые лошади перед забегом.

Теперь пора, если только его ка в Лондоне правильно сделает свою часть.

- Ромени? - сказал он в пламя свечи.