Шлейф сандала (СИ) - Лерн Анна

- Передай, что я все сделаю, - ответила Минодора и вдруг поцеловала мальчишку. – Спасибо тебе!

- Фу-у-у… - скривился тот. – Я что, дитенок, чтобы меня облизывать? Мужчина я!

Он полез вниз, ворча какие-то ругательства, а Минодора порвала записку на мелкие клочья, после чего швырнула их в печь. Если Павлуша от нее откажется, то спросу никакого!

Девушка бросилась к шкафу, а потом развернулась и пошла к двери.

- Фенька! Сюда иди!

Степанида Пантелеймоновна заглянула в комнату дочери и изумленно застыла. Девушка сидела у зеркала в красивом платье, а служанка колдовала над ее волосами.

- Чего это ты? За ум взяться решила? – подозрительно поинтересовалась купчиха. – Или еще какая вожжа под хвост попала?

- А что мне делать, ежели оговорено все? – пожала плечами Минодора. – Противься не противься, а как вами с батюшкой решено, так и будет. Не к чему сердце рвать.

- Вот и правильно! Умница моя! – радостно воскликнула Степанида Пантелеймоновна. – Батюшка-то как рад будет! Ничего… ничего… все перемелется, может еще и полюбишь!

Девушка кивала на слова матери, но в ее голове уже созрел план… Дикий, совершенно безумный, но способный спасти ее от навязанного жениха. Причем все это он сделает своими собственными руками.

Вскоре, разряженные в пух и прах, они уже тряслись в экипаже. Купчиха сияла от счастья, с умилением поглядывая на дочь, а девушка отвечала ей такой же улыбкой, демонстрируя свое смирение.

В доме Колодниковых их уже ждали. Купчиха усадила Минодору подле Павлуши, а сама устроилась рядом со Степанидой Пантелеймоновной.

- Ну что, сватья? Сговоримся в этот раз али нет?

- Да куда ж нам теперь деваться?! – хохотнула она. – Сговоримся, да дело сладим!

Павлуша же сидел, будто кол проглотил. Он опасливо косился на Минодору, словно боялся, что она снова взбунтует, и его руки нервно подрагивали. Но молодой человек даже не подозревал, что в прошлую встречу это были лишь цветочки, а сегодня вместо них появятся ягодки. С пьяным привкусом.

Минодора принялась за еду. Она ела и ела, и ела, а Степанида Пантелеймоновна умиленно наблюдала за ней. Женщина поверить не могла, что блажь дочери закончилась.

После очередного пирожка с яично-луковой начинкой, девушка громко икнула и откинулась на спинку стула.

- С вами все в порядке, Минодора Васильевна? – Павлуша осторожно положил свою ложку и почмокал жирными губами. – Вкусная еда коварство имеет… Ежели много откушаете, она кирпичом становится.

- Ничего, я средство от икоты знаю. Мне всегда помогало… - девушка потянулась к графину с анисовкой. – Сейчас икотку как рукой снимет.

Под обалдевшими взглядами женщин и Павлуши, она плеснула, не жалеючи, себе водки в чайную чашку, после чего, недолго думая, вылила ее в себя. Скривившись, Минодора схватила кувшин с морсом и жадно запила анисовку.

- Доча-а-а… - испуганно протянула Степанида Пантелеймоновна. – Да ты что?!

- Вот так девица… - купчиха Колодникова схватилась за сердце. – Эко она анисовки приложила.

- Да, может, дочка с водой спутала? – попыталась оправдать Минодору матушка. – Всяко бывает…

А тем временем глаза девушки медленно соловели, съезжаясь к переносице. Она встряхнула головой, и ее взгляд сфокусировался на патефоне, накрытом кружевной салфеткой.

- Танцевать желаю!

Минодора поднялась, уперла руки в бока и гаркнула:

- Ох, и топни нога!

Топни правенькая!

Все равно ребята любят,

Хоть не маленькая!

Пойду плясать,

Рукава спущу!

Кто играет хорошо,

Ночевать пущу!

Девушка несколько раз ударила ногой по полу, отчего вся посуда в буфете издала жалобный звон. Потом подошла к патефону, скинула на пол салфетку и покрутила ручку, чтобы сжалась пружина. По комнате поплыла душераздирающая песня.

Ты лети, лети кибитка,

Разорвалась золотая нитка.

Да успокой меня, да ой, да успокоюсь

За рекою,

Ой, да за рекою.

Ты гони ещё немножко

По равнинам

И да по дорожкам.

Я бегу от холода чужого к милому в постой.

Минодора прикрыла глаза, покачиваясь под звуки романса, а потом рявкнула:

- К цыганам хочу! В табор!

Павлуша испуганно вздрогнул, его матушка находилась в предобморочном состоянии, а купеческая дочь вошла в раж. Она плясала, пока не закончилась песня, после чего сняла туфель и несколько раз ударила им по столу.

- Цыган требую! Немедля!

Плавающий взгляд девушки переместился на репродукцию картины «Даная». Она нахмурилась. Секунда и туфель полетел прямо в обнаженную мать Персея.

- Развели срамоту! Смотреть противно!

После этого раздался грохот. Павлуша потерял сознание.

Глава 52

К условленному времени мы с Прошкой уже стояли у дома князя Эристави. Это был каменный трехэтажный особняк, главный фасад которого украшали приставные колонны и треугольный фронтон.

- Шикарное местечко… - прошептала я, разглядывая светлые стены. На что Прошка проворчал:

- А сколько туточки порядка наводить? А топить его как? Это ж, какие деньжища! Представить страшно…

Мы поднялись по широким ступеням к парадному входу, и я постучала, удивляясь тяжести дверного молотка. Мощная штуковина…

Через некоторое время дверь отворилась, являя нашим глазам высокого мужчину лет пятидесяти. Он был в ливрее с эполетами, расшитой галунами, а на его лице застыло надменное выражение. Мажордом, не иначе.

- Слушаю вас, - слуга покосился на Прошку, держащего сумку с инструментами. – Чего надобно?

- Нас ждет госпожа Эристави, - ответила я, не отводя глаз и спокойно выдерживая его пренебрежительный взгляд. – Я, Волкова Елена Федоровна.

- А-а-а-а… парикмахерша… - протянул мажордом и кивнул в сторону. – Вон туда идите, сейчас вам откроют.

Недолго думая он закрыл перед нашим носом дверь, после чего Прошка возмущенно прошептал:

- Ну и гадкий мужик! Морда кирпича просит! Весь прилизанный, глаза как у жабы и говорит, будто присвистывает!

Похоже, слуга считал себя на порядок выше нас. Еще бы! Служить в княжеском доме да на такой должности!

- Пойдем, - я потянула мальчишку вниз. – Наверное, нам нужно во-он к той дверце.

Видимо, это был вход для слуг – неприметная дверь, углубленная в стену. Нет, ну все-таки странно было ожидать, что нас поведут через весь особняк.

Не успели мы постучать, как дверь открылась, и на нас взглянули любопытные мальчишеские глаза. Парнишка лет семнадцати широко улыбнулся, демонстрируя неровные зубы.

- Проходите. Ждут вас.

Мы вошли в темную узкую переднюю, и юноша повел нас по коридору. Здесь чувствовались ароматы готовящейся пищи, слышались приглушенные разговоры и смех. Да это же служебные помещения, которые находились именно на цокольных этажах! Я оказалась права.

- В прачечную пожалуйте, - наш сопровождающий остановился и распахнул дверь. – Здесь и места побольше и вода есть. А я пойду мужиков позову.

Пока Прошка раскладывал инструменты, я огляделась. Прачечная состояла из двух помещений: в одном находилась печка, на которой стояли несколько котлов, а в другом расположились каток, столы для глажки, а также полки для готового белья. Чисто, пахнет мылом и свежим бельем, которое здесь, похоже, и подкрахмаливали.

- Да туточки жить можно… - восхищенно протянул Прошка. – Хорошо быть богатым…

- Главное быть честным и благородным человеком, - поправила я его. – Запомни это.

- А вы считаете, что богатые люди не могут быть честными и благородными?

Я повернулась и увидела стоящую у двери госпожу Эристави. Она пристально смотрела на меня, ожидая ответа.

- Ну почему же… Всегда бывают исключения, - спокойно ответила я. - Но к сожалению наличие денег не является залогом ни благородства, ни моральности. Богатые люди эгоистичны и жестоки. Они привыкли получать все, что хотят, и не заботятся о других. За редким исключением. Богатые люди используют свои средства для того, чтобы получить привилегии и власть, вместо того, чтобы использовать его для благородных целей.