Тени заезжего балагана - Кочерова Дарья
К тому же неожиданная встреча с Уми окончательно выбила Окумуру из и без того шаткого равновесия, в которое ему с таким трудом удалось прийти после увиденного в святилище Поющих Сверчков. Было ли её появление в святилище простым совпадением или то была неумолимая поступь рока, которая, словно штормовые волны, утаскивала на дно всех, кому не посчастливилось оказаться рядом?
Втягивать дочь Итиро в то, что затевалось в Ганрю, градоправитель хотел в последнюю очередь. Но деваться было некуда: он попросту не мог уйти, не перекинувшись с Уми хотя бы словом. Она пообещала, что не скажет отцу об их встрече и о том, что произошло в святилище, и Окумура поверил ей: в конце концов Уми ни разу не давала повода усомниться в своей честности. Но тот взгляд, которым девочка одарила его напоследок, не предвещал для тайн градоправителя ничего хорошего: он был полон затаённого любопытства и желания непременно добраться до истины. Такой же внимательный взгляд был и у её матери: Окумуре иногда казалось, что Миори Хаяси могла видеть его насквозь.
Градоправитель тяжело вздохнул. Пускай лучше Уми придёт за ответами к нему, чем к своему отцу. Конечно, рано или поздно Итиро станет известно о том, что задумал Окумура. Но до того времени он надеялся, что всё зайдёт настолько далеко, что вмешательство друга уже ничего не сможет изменить.
Градоправителю стоило немалых трудов заманить в Ганрю господина Ооно – этот человек слыл одним из самых принципиальных и безжалостных воинов в рядах тайной полиции. Бывший военный, при покойном императоре Дайго-но Вахэе господин Ооно занимал должность генерала, и потому во время восстания клана Мейга он немало претерпел от колдунов. Если верить слухам, это они и лишили генерала руки, когда выпытывали у него, как прорвать оборону дворца. Ооно так ничего им не сказал, и позже его бы непременно казнили, если бы войска Тайга-но Ёмэя, будущего императора и основателя новой правящей династии, не штурмовали захваченный город и не разбили мятежников.
Генералу Ооно удалось пережить смуту, но время не смогло излечить ненависти, поселившейся в его душе ко всем, кто имел хотя бы малейшее отношение к колдовству. Стоило Ооно только заслышать о колдунах, которые объявлялись где-то на задворках империи, как он в тот же день выезжал в то место, отлавливал всех, кто попадал хоть под малейшее подозрение и своими руками казнил этих людей.
Вот почему Окумура так радовался приезду Ооно: уж этот человек точно не упустит колдуньи Тё, и ей не удастся заморочить ему голову! Такого человека точно нельзя было подкупить, но вот направить его действия в нужное русло могло оказаться вполне по силам – чем Окумура и занимался на протяжении всего этого вечера. Всё, что от него требовалось – заронить в душу Ооно достаточно сомнений в благонадёжность заезжего балагана.
Ооно и его помощникам так и не удалось узнать ничего толкового: таинственный поджигатель и его подельник действовали так осторожно, что никто ничего не видел и не слышал. Сделав своё тёмное дело, эти двое просто исчезли, словно слились с тенями, которые наводнили город после заката. Видит Дракон, Окумура уже ничему бы не удивился. Эти люди и впрямь были способны на многое – и ведьма Тё была живым тому доказательством.
Когда стало ясно, что из местных больше ничего полезного вытянуть не удастся, Ооно сдался и согласился наконец уделить время Окумуре.
– И о чём же вы так настойчиво хотели со мной поговорить? – усмехнулся Ооно, раскуривая трубку.
– Я уверен, что все ответы мы сумеем отыскать завтра в том самом балагане, – Окумура решил не ходить вокруг да около: он слишком устал. – Поджоги святилищ начались после того, как эти артисты приехали в Ганрю – до этого ничего подобного у нас не случалось. Я уже запрашивал отчёт у комиссара полиции: по его словам, в архивах ничего похожего на наши случаи найти не удалось. Поэтому я уверен: за несчастьем, случившимся сегодня в святилище Поющих Сверчков, стоят те колдуны, ради которых я вызвал вас сюда. Эти люди опасны, и ваша помощь, господин заместитель, оказалась бы для нашего города поистине неоценимой!
Ооно не смотрел на него: он хмурился и бросал гневные взгляды в темноту. Где-то вдалеке шумела река Ито, в свете луны блестели далёкие заснеженные вершины Санхо. У Окумуры заныло колено: похоже, приближался дождь. Старая рана всегда давала о себе знать, когда менялась погода.
– Это не люди, – мрачно проговорил Ооно, крепко стиснув трубку. – Это самые настоящие звери. Видели бы вы, что они вытворяли тогда, в Дайсине… Вы знаете, Окумура, чем так опасен колдовской огонь? Его нельзя потушить – ни водой, ни кровью. Он подчиняется только воле того мага, который его наслал. Я видел, как люди заживо сгорали в ненасытном синем пламени. От их криков даже у меня, старого вояки, на глазах которого погиб весь отряд, разрывалось сердце. Но ни одна из колдовских тварей не дрогнула. Магия выжгла их сердца, не оставила в них ничего человеческого, кроме оболочки.
Окумура мрачно понурил голову. Он понимал, о чём рассказывал Ооно, ведь многое из того, о чём тайный полицейский вспоминал с такой неохотой, градоправитель видел своими глазами.
Мало кто знал о том, что Окумуре и Итиро Хаяси тоже пришлось повоевать у стен Дайсина. Они старались не вспоминать о тех днях – слишком дорого им обоим пришлось заплатить за то, чтобы пережить смуту. Даже много лет спустя после окончания войны Окумура просыпался в своей постели весь в холодном поту. Будто бы наяву он снова и снова слышал вопли обезумевших от боли людей, которых пытали колдуны, чуял запах горелой древесины, опалённых в огне мечей и тел… В те минуты война, оставшаяся так далеко в прошлом, будто бы подкрадывалась ближе, надвигалась на него, такого одинокого и хрупкого человека, набрасывала на него свою чёрную тень, обдавала смрадным дыханием смерти и забвения.
Отблески этой войны Окумура отчётливо видел на самом дне глаз Ооно, где горела самая настоящая ненависть. Должно быть, сам градоправитель со стороны выглядел так же: стоило ему только вспомнить о госпоже Тё и о том, на что им пришлось пойти в прошлый раз, чтобы изгнать её из этого города, как ногти сами впивались в ладони, лицо каменело, а сердце словно замирало над бездонным ущельем, куда вот-вот собиралось ухнуть...
Он надеялся больше никогда не видеть ни этой женщины, ни её мёртвой маски, за которой, как иногда казалось Окумуре, не было вообще ничего, кроме голодной тьмы. И вот неделю назад она вернулась. И не просто тихо заползла в угол, как и подобает тварям её породы, но явилась с блеском, ни от кого не таясь. Шлейфом за ней и её прихвостнями потянулись пёстрые афиши, которые за одну ночь появились на каждом заборе Ганрю. Во всём городе только и было разговоров, что о заезжем балагане, в котором происходили прямо-таки настоящие чудеса, и Окумура решил, что настало время побить ведьму Тё её же оружием.
Всю неделю он хоть и трясся от страха, со дня на день ожидая, когда колдунья в белом решит к нему заявиться и потребовать своё, но всё же сидеть сложа руки Окумура не мог. Пускай они с Итиро Хаяси вместе вляпались в эту историю – да так, что до конца жизни не отмыться, – кто-то всё-таки должен был вырваться из этого порочного круга. Или хотя бы попытаться это сделать.
Сколько раз Окумура говорил со старым товарищем о том, что стоит привлечь к этому делу тайную полицию, но ответ Итиро оставался прежним:
«Я бы не стал этого делать», – качал головой он, стоило только Окумуре в очередной раз завести разговор о тайной полиции. – «Даже среди этих преданных императору фанатиков найдутся люди, которых можно купить, и наверняка наш противник уже до этого додумался. Даю палец на отсечение – у этих мерзавцев есть свои связи даже в таком закрытом ведомстве. Рисковать нельзя…»
Окумура и сам понимал, как велика была опасность вновь навлечь на себя гнев колдуньи, но больше жить в страхе он попросту не мог. Годы шли, а градоправитель не молодел, да и с сердцем всё становилось хуже день ото дня. Одному Дракону было ведомо, сколько Окумуре было отведено дней в этом мире. И проводить это время в страхе, пускай и перед ведьмой, градоправитель не намеревался.
