Орден Змей (СИ) - Ершов Евгений

Надо было срочно лететь в аптеку. Всё-таки туда! В самый центр ломокненской жизни на Астраханскую улицу, в дом Тыровых, где была хлебная торговля и постоялый двор с квартирами на втором этаже, и ненавистная аптека «отличающегося добрым нравом» Казимира Юхневича. Но мне было всё равно: если надо — за своих друзей разнесу весь город!

Уже подлетая к аптеке, увидел Генку с Васькой, долбящих в закрытую дверь аптеки. Отставший Шамон подбегал. Спланировав, с размаху влетел в окно аптеки, разбивая окно и порезавшись о стекла. Торговое помещение, ничуть не изменившееся с тех пор, как мы ходили требовать мой дневник, встретило меня пустотой. Полки и полочки со склянками и порошками, торговая стойка, на которую я приземлился, и не подумав, тут же стал превращаться обратно в человека.

Не удержавшись от резкого перехода в человеческий облик, совершенно голый свалился на пол, но меня уже подхватил Старик. Они закончили начатое мной разрушение аптечных окна и витрины, и теперь стояли в помещении аптеки. Васька, похоже, голыми руками разбивал окно, и теперь стоял с окровавленными руками.

— В больнице пусто, — прохрипел-прокаркал я из последних сил, с трудом держась на ногах.

— Вперед! — кивнув, скомандовал Старик.

Ребята прошли за стойку и попытались открыть двери, одна из которых вела в аптечную лабораторию, а другая, похоже, в подсобное помещение. Оказавшись у второй двери, Шамон с разбегу вышиб ее плечом, завалившись вперед.

— Никого нет! — донеслось из комнаты.

Васька, подобрав какую-то деревяшку, стоявшую в углу за стойкой, несколько раз ударил по замку двери, ведущей в лабораторию, и она поддалась, начав открываться. Генка прошмыгнул у него под руками и, распахивая дверь, первым ворвался в лабораторию, откуда как гром раздался выстрел, а Заморыш закричал и стал заваливаться вперед.

Всё это я видел, еле стоя на ногах и держась за торговую стойку, обессиленный двумя превращениями и ранами, полученными при пролете через стекло аптечного окна. Васька отпрянул от двери в сторону, а из лаборатории вновь выстрелили, но пуля пролетела мимо и ушла на улицу. Я инстинктивно пригнулся и спрятался за стойкой. Надо было что-то срочно делать.

— Ага, все пожаловали! — в лаборатории засмеялись. — А мы-то вас заждались. Видать, совсем вам ваша подруга не нужна! Ха-ха-ха! Зря, зря, такая красавица… Была! Ха-ха!

Шамон, услышав это, дернулся вперед, чтобы вбежать в раскрытую дверь, но Старик сумел его остановить, дернув обратно, и еще один выстрел прошел мимо. А я лежал и изо всех сил пытался превратиться в мертвяка. Ничего не выходило, кажется, сил совсем не осталось.

— Ну что же вы? — глумились из-за двери, похоже, что говорил полицейский пристав Клоков. — Проходите, гости дорогие, совсем вас заждались! Неужели не хотите попрощаться с вашей любимой Барышней?! Ха-ха!

С другой стороны стойки я слышал, как Васька уже с трудом удерживает рвущегося под пули и орущего угрозы Шамона. Я заорал от отчаяния, и пожелал убить, разорвать, расчленить всю эту шайку несчастного случая, перед моими глазами встали лица Юхневича, Золовского и Клокова, помолодевшие за эти годы. И наконец превратился в мертвяка, взревев, не сдерживаясь.

Ударил по стойке раз, еще, третий, не видя прохода в аршине справа от себя, и прошел вперед, прямо в лабораторию. Звуки выстрелов сливались с моим ревом и криками страха трех людей в помещении. Я не замечал разрывающих мою мертвую плоть выстрелов, только отсчитывал — раз, два, три — перешагнул через корчащегося от боли Генку и насадил на свои когти голову полицейского пристава, до последнего спускавшего и спускавшего крючок револьвера и не замечавшего, что пули давным-давно закончились.

Я с наслаждением наблюдал, как мои когти через подбородок прошли наверх и погрузились в мягкий человеческий мозг. Помогая себе другой рукой-лапой, я оторвал голову, и отбросил ее прочь. Двое других людей — даже в облике зомби я их легко узнал — Золовский и Юхневич — забились в угол, отойдя от стола в центре лаборатории, на котором лежал мертвый человек — это была Вера.

Осознав это, я бросился к детском врачу Модесту Александровичу, и всадил свои когти ему грудную клетку, разрывая ее, и выдирая еще бьющееся сердце, после чего со сладострастным удовольствием пожрал его, переводя взгляд на последнего оставшегося в живых врага. Юхневич, бледный как смерть, стоял в углу, парализованный расправой над своими друзьями. Кажется, я научился улыбаться я облике мертвяка, и двинулся к нему.

— Ваня, стой! Подожди! — крикнул Васька, но я не обратил внимания, сделав шаг к аптекарю, так пекущемуся о здоровье детей и делавшему для них большие скидки на лекарства.

— Остановись, Зло! — вновь закричал Старик, и ударил меня деревяшкой по спине.

Это так меня возмутило, что я остановился, и стал поворачиваться к посмевшему меня огреть другу.

— Превращайся обратно! Сейчас разберемся с ним! — вновь крикнул Васька.

Еще постояв, борясь с желанием немедленно убить Юхневича, я решил всё же послушаться Старика, помня о том, что он никогда не делал ничего просто так. Превратившись, я свалился на землю. Пришла боль от выстрелов полицейского, два из которых пришлись в цель, то бишь в меня.

Одна пуля угодила в ногу, другая — в живот. Застонал от боли и скрючился на полу, снизу вверх осматривая поле битвы и плоды рук своих в облике мертвяка. У входа так и продолжал лежать Генка, схватившись за руку, чему я обрадовался — хоть он точно будет жить. Всё помещение лаборатории было залито кровью.

Перевел глаза. В углу Васька связывал веревкой не сопротивляющегося Юхневича — аптекарь пребывал в ступоре и не мог пошевелиться. Посмотрел в центр помещения. Там у стола стоял Шамон и, обливая потом, водил руками над Верой, не подающей признаков жизни. От рук парня исходило сияние, которое я не раз видел, когда он залечивал наши раны в подземелье: получив целителя, мы могли не особо сдерживаться, фехтуя боевым оружием. Илья опустил руки и заплакал, обняв лежащее на столе тело Барышни.

— Шамон, помоги, кому можешь, — тихо сказал Васька, закончивший связывать аптекаря, но парня стали трясти рыдания, и он не мог оторваться от Веры.

— Посмотри на меня, — приказал Старик, и повторил еще раз по слогам, — посмотри на меня!

Шамон, наконец, смог оторваться и поднял заплаканное распухшее лицо на Ваську, который молча указал на меня и Генку, и добавил:

— Если не хочешь потерять еще и их, то примени свой дар.

Шамон кивнул и наклонился к Заморышу.

— У меня ерунда, рука просто, — отмахнулся тот, — посмотри Ваньку.

А мне было совсем плохо. Шамон подошел ко мне, заставил меня распрямиться и убрать руку от живота.

— Будет очень больно, терпи, — сказал Илья, найдя какую-то тряпку и засунув мне в рот.

Когда я кивнул, то он скрестил руки над моим животом, они окутались золотым сиянием, и я почувствовал ужасную боль оттого, что пуля медленно, очень медленно ползет наружу. Сжал изо всех сил зубы, и провалился в темноту. В себя пришел оттого, что кто-то бил меня по щекам.

— Эй, Зло! Зло! Приходи в себя! — говорил Васькин голос. — Ага, вижу, очнулся. Пули вытащили, кровотечение остановили. Будешь жить.

Я посмотрел на Шамона, который теперь колдовал над Заморышем, вытягивая пулю из из него. Вскоре, несмотря на страшную боль и полное отсутствие сил, я стоял над над нашей подругой, так и оставшейся лежать на столе. Остальные также стояли вокруг.

— Удар в сердце, — сказал Васька и сжал кулаки.

«Не мучалась», — подумал я, но не стал произносить это вслух.

— Я сейчас кое-что попробую, — продолжил Старик, — вы просто не мешайте, хорошо?

— Что ты задумал? — спросил Генка.

— Просто не мешайте, ладно? — вновь попросил Васька, оглядел всех нас одного за другим, и получил подтверждающие кивки.

Тогда он достал из кармана сложенный вчетверо лист бумаги и положил его на тело Барышни, потом пододвинул ее к краю широкого стола, на котором Юхневич смешивал свои лекарства.