Анатолий Герасименко - Тотем Человека
Я дергался от сухих спазмов. Мясная, душная вонь стояла в салоне, но меня тошнило вовсе не от этого. Перед глазами плыли фотографии, десятки, сотни фотографий, черно-белые и цветные, яркие и поблекшие, гладкие и потрескавшиеся от старости. И на каждой фотографии вместо лица было разодранное месиво — будто кувалдой снесло, фарш, готов, не сомневайся. Меня выворачивало, пока водитель не сказал:
— Вылазь, приехали.
— Изви… — сказал я ему и согнулся в последний раз.
— Ладно, бывает, — мрачно ответил он.
Вахтер на КПП при виде нас медленно поднялся с места. За турникетом ждала Саша, с круглыми, как у испуганной кошки, глазами.
— Вы… чего? — спросила она. — Вы целы?
— Целехоньки, — бодро ответил Константин Палыч. — Сейчас в душ, потом айда ко мне в кабинет. Дернем по сто капель за почин. Молодец Тимоха. Тим, пошли, покажу, где вымыться можно.
— Сейчас, — сказала Саша. — На пару слов… подопечного, можно?
— Конечно, — ответил куратор. — Тогда она тебе и скажет, куда идти.
— До свидания, — сказала Мила, глядя на нас серьезно. — Мне пора.
Она успела стереть кровь с лица, наверное, носила с собой салфетки. Неплохой сюжет для рекламы. 'Свежесть и комфорт в любой ситуации'.
— Ага, — ответил я, уже ничего не соображая. Саша взяла меня за полу пиджака — снизу крови не было — и потянула в сторону. Подождала, пока Мила скроется за углом.
— Тим, ты как, что там случилось-то? — громким шепотом спросила она. — Это что, это чья кровь, там что, стреляли?
И тут меня накрыло.
— Душ, — сказал я, садясь прямо на пол. Голова кружилась, перед глазами колыхалась темнота. — В душ бы мне…
Глава 7
Хэлло, Долли
Душевая была устроена по-спартански. Ржавые трубы, маленькие форсунки над головой, кафельные стены, цементный пол. В целом, было похоже на американские фильмы про тюрьму. Обычно в таких местах с главным положительным героем происходят разные нехорошие вещи, а потом он всем за это мстит. Когда я вошел, в душевой уже был Константин Палыч. Мне раньше никогда не приходилось мыться с другими людьми. Я помедлил с минуту, размышляя, как быть — Константин Палыч стоял повернувшись ко мне спиной — потом, сообразив, что кровь на мне каждую секунду все сильнее свертывается, быстро содрал одежду и встал под тепленький дождик. Рядом плескался куратор. Перед глазами плыли видения: мои руки, все в красном; распластанный на столе труп; равнодушная Мила, выпускающая дым в окно. Я не мог вспомнить только самого момента, когда произошел взрыв. На месте этого воспоминания стояла душная пелена с запахом крови. Меня опять замутило, но тут кто-то громко сказал над самым ухом:
— Ты это, заходи, как отчитаешься, лады?
Я открыл глаза, вежливо улыбнулся и кивнул. На груди у Константина Палыча были две беловатые ямки — шрамы от пуль, почти полностью скрытые под густым волосом. Он подмигнул и вышел из душевой.
А я сел на корточки.
Будто кувалдой снесло. Свежесть и комфорт в любой ситуации. Дернем по сто капель. Вылазь, приехали. Готов клиент, да? Жди премиальных, Тимоха. Лучше перебдеть, чем недобдеть. Просто классно. Это чья кровь, там что, стреляли? Такой грохот, я ничего не поняла. Чисто сработано, ничего не скажешь. Чисто сработано… Значит, бывает еще и не чисто… Я принялся тереть лицо руками, сплевывал, сморкался и полоскал рот. Ничего не помогало. Запах оставался при мне, он, наверное, въелся в каждую пору на коже, проник в мышцы, пропитал кости и растворился в желудке. Меня опять замутило. Я выключил воду, кое-как натянул рубашку и брюки (сравнительно чистые; потом, не голым же идти) и пошел искать каптера.
Каптер был на месте. Он молча вернул мне одежду. Я боялся, что он спросит про пиджак, который остался в душевой — у меня не хватило духу взять липкую ткань в руки — но обошлось.
Потом я пошел к Саше. Та была у себя в кабинете. Как только я переступил через порог, она вскочила из-за стола, подбежала ко мне и заговорила:
— Тим, Тим, мне уже все рассказали, какой кошмар, в жизни такого не видела, представляю, каково тебе было, но ты молодцом, отлично держишься, не сдаешься, так и надо, я в тебе не сомневалась…
— Я сяду, можно?
— Конечно-конечно, садись-садись, может, чаю тебе, или покрепче чего, ты скажи…
Почему они все так хотят меня напоить?
— Саш, не переигрывай, — попросил я. Она тут же замолчала. Мы сели по разные стороны стола — такого же бюрократического пьедестала, что и в моей комнате. Стол ломился от распечаток, папок, каких-то захватанных гроссбухов казенного вида. Были здесь и знакомые мне конверты — те лежали аккуратной стопкой, в стороне. Боюсь, зря ты их готовила, сестричка.
— Саша, — сказал я, — ответь мне, пожалуйста, честно. Это очень важно, поэтому без отмазок, хорошо? Только один вопрос, и все, идет?
Она кивала, не сводя с меня глаз.
— Я сегодня убил двух людей, — продолжал я. Щека стала дергаться, пришлось прижать рукой. — Целых двух людей. Сашка, сколько — сколько я еще убил?
Она закусила губу.
— Ни одного, — сказала она.
— Ни одного?
— Я не могу отвечать за тех, кто в розыске, — ровным голосом сказала она, — Но из тех, кого я знаю, все живы.
Живы. Вот как. Кто-то попадает в катастрофу, и ему отрывает руки-ноги, но его можно спасти. Будет жить. Кто-то другой попадает в уличную перестрелку, ему перебивает шальной пулей позвоночник, и он лежит, как труп, подключенный к приборам, но он жив, с этим не поспоришь. Может быть, он даже осознает себя. Немного слышит, видит свет через сомкнутые веки, понимает, что он будет жить таким образом очень, очень долго. Кто-то — если дело происходит на войне — попадает в плен к врагу. Пыточное дело за последние сто лет значительно развилось, ведь главная задача хорошего палача — это чтобы его подопечный оставался как можно дольше в живых. Раньше приходилось полагаться только на выносливость истязаемых, да на собственный опыт, а теперь есть еще куча стимуляторов, наркотиков, разной химии, призванной вытащить умирающего от болевого шока обратно на этот свет, чтобы он еще немного, еще несколько дней, может быть, недель — оставался в живых.
'Из тех, кого я знаю, все живы'.
Правду говорить легко и приятно.
— Что ты смотришь, — сказала Саша. Зрачки у нее были шире обычного, или так только казалось? — Это же преступники.
Я вдохнул через рот, чтобы не чуять кровавого запаха.
— Преступники, да… — сказал я. — Преступники…
Саша молчала, теребя пальцами воздух. Конечно, она боялась. Теперь я сам себя боялся. Саша наклонила голову и сидела без звука, словно чего-то ждала. Может, того, что у нее под ногами провалится пол. Может, того, что у нее остановится сердце. Или произойдет еще что-нибудь, о чем потом скажут — трагическая случайность. Скажут — нелепая смерть. Скажут — люди иногда умирают просто потому, что им очень не повезло. Саша ждала смерти.
