Надежда Тутова - Уж замуж невтерпеж
Эх, какая она у меня красивая, изящная… Как же она с золотом управляется?
— Задумалась о чем?
Да, от маман сложно что-то скрыть, это только кажется, что она не смотрит, не обращает внимания. Ничего подобного, она замечает такие детали, порой диву даешься.
— Я… ну… — вместо связного ответа получается сплошное заикание.
А маман терпеливо ждет.
— Золото. Как у тебя получается не слышать его? — торопливо выдаю, боясь вновь сбиться на заикания.
— Не слышать? Милая, такое невозможно, ты же знаешь. Я всегда чувствую его.
— Но ведь по тебе этого не скажешь. А соль на языке? Я думала, она сведет меня с ума!
— Ох, Эредет… Ты всегда была такой спокойной, такой… мудрой, словно старушкой родилась. Казалось, ты знаешь все на свете. (Я? Ничего себе, каково мнение родителей обо мне!) Поэтому думалось, что и о золоте ты все ведаешь. Я понимала, такого не может быть. Но ты ведь и не спрашивала никогда. Знаю, не было нужды, — маман позволила себе грустную улыбку. — А теперь тебя мучают вопросы, на которые нет ответов.
Ох, мамочка, если бы ты только знала, сколько таких вопросов у меня.
— Послушай, все, что, знают пиктоли о золоте, ни в одной книге не найдешь, сколь бы древней она не была. Мы рождаемся с этими знаниями. И у каждого свое понимание их. Запутано? Едва ли. Ведь ты уже многое и сама поняла. Мешает золото? Забудь о нем, не думай.
— Легко сказать, но я не могу. Пусть у меня не будет золота, но всегда найдется кто-то рядом с кошельком, где звенят золотые монеты, или цепочка на шее блестит, а может, и кольцо с браслетом украшают руку. Как быть с этим?
Срываюсь на крик. Плохо, очень плохо: выходит, я не лучше той дамочки, разбудившей своими воплями постояльцев.
— Тише, доченька, успокойся. Не плачь, — шепчет маман, прижимая меня к себе.
А я и не плачу, просто так… в глаз попало…
— Это сложно, но ты можешь. Ведь привыкла же трястись в жестком седле, не чувствуешь кочек и ухабов, трепетно исследуемых лошадью? Не замечаешь дорожной пыли? Так и с золотом: ты — пиктоли, и золото повинуется тебе. Не хочешь его слышать? Не слушай, забудь о нем. Мучает соль, будто целую пригоршню прихватила? Представь, что ешь персики или твои любимые груши. Сочные, спелые, сладкие. Нелегко будет, не спорю. Но что дается нам в жизни просто? Только уныние. За все остальное приходится платить: покоем, терпением, болью, мечтами, а иногда и жизнью. Помни: ты все сумеешь, ведь ты моя дочь.
Я согласно кивнула, отчаянно хлюпая носом. Ну вот, не хватало только вновь расплакаться!
— Арани, Эредет, вы здесь? — папа так резко вбежал в комнату, будто за ним кто гнался.
— Нет, нас тут нету, — ехидно отозвалась маман.
— О… я, наверное, помешал, — папа тут же стал пятиться к двери.
— И что?
— Что? Э, да так, ничего особенного… Там завтрак стынет, день наступает… — залепетал папа: когда маман смотрит таким взглядом, даже папа спешит укрыться.
— Угу, а милейшая Важорка, с утра огласившая трактир криками, решила принести публичные извинения за столь оригинальный способ побудки, — съехидничала маман.
Папа бросил взгляд на меня, с тоской оглянулся на закрытую им же дверь и молитвенно сложил на груди руки, состроив жалостивое лицо.
— Каюсь, грешен, — с надрывом, словно и впрямь кающийся грешник, выдал он.
Ну, как после такого не рассмеяться?
— И что теперь? — родители ласково, но в тоже время тревожно смотрели на свое неразумное чадо.
Почему неразумное? Все просто: я ж таки решила найти Фларимона. О, нет, совсем не для объяснения в вечной любви. Скорее уж наоборот: чтобы отменить обряд. Не муж он мне, а я ему не жена. Так зачем мучаться? Только вот мое решение казалось родителям откровенной блажью. Не понимаю, ведь они явно были уверены, что я именно за ним и еду, а сейчас удивляются — и это мягко сказано. Вот уж битый час сидим в гостиной и пытаемся во всем разобраться.
— Поеду в Вузелень. Лешачонок говорил, что Фларимон туда собирался, — как можно беззаботнее пожимаю плечами, будто каждый день совершаю поездки неведомо куда.
— Эредет, не хотел бы тебя разочаровывать, — мягко начинает папа, — но такого города нет. Деревни тоже. Уж я-то знаю — должность обязывала.
— А может, это из новых? Или Вираг неправильно запомнил?
— А может, он специально такое сболтнул?!
— А может, вы оба уйметесь и посмотрите на карте? — не вытерпела маман.
Вполне разумное решение. Пришлось лезть в дорожную сумку, благо стоит рядом — у самого стула: еще бы не рядом, ведь родители «поймали» меня, когда собиралась в дорогу. Да, карта Тванери имеет не самый лучший вид: она-то и до меня была потрепанной, а уж сейчас…
— Хм, странно… Откуда у тебя это? — в голосе папа слышалось удивление, слегка приправленное недоверием.
— В Мальбурге купила, у трактирщика одного, — честно отвечаю. — Ой, совсем забыла! Тванери — тот самый трактирщик, что карту мне продал, — просил передать тебе привет. Точнее, я не уверена, что тебе, но он-то был уверен. Как же он сказал?.. А, вспомнила! Он просил передать привет Златоглавому от Безусого!
— Что-о-о? Безусый? Так и сказал?
— Да…
— И что он делал в Мальбурге? — глаза папа прямо-таки засверкали.
— Ничего особенного: владел трактиром на улице Толмачей да с семьей жил — жена и трое сыновей, — уточнила я. — Впрочем, почему жил? Он и сейчас там живет.
— Ну, дела! Ну, надо же?! Ах, Безусый! Вот прохвост! — папа подскочил и забегал по комнате.
— Мелегит, что с тобой? — забеспокоилась маман.
— Со мной? Ничего! Просто… Арани, ну вспомни, я же рассказывал тебе о Безусом. Смышленый был парень, да картограф отменный. С ним еще та занятная история у Синих Колпаков приключилась, когда ему усы пришлось сбрить собственноручно.
Уж не с той ли поры Тванери получил свое прозвище?
— Что-то припоминаю…. Но разве твоего бойца звали Тванери?
— Нет, но это точно он. Хе-хе, Твайнер, кто бы мог подумать? А ведь клялся, что станет паломником и обойдет все земли в поисках своего счастья!
— А… может… он и нашел свое счастье в Мальбурге?
Уп, по тому, как маман и папа посмотрели на меня, получается, что я высказала свои мысли вслух. Родители переглянулись и, словно лучик солнца, улыбка согрела их лица.
— Может, все может быть… — голос папа был задумчив.
— Кхе-кхе….
Ой, и надо же было именно в этот момент мне закашляться? Маман и папа сразу же смутились, покраснели. Мда, неприятно получилось, будто я подсматривала и поймала их на чем-то неприличном.
— А… да. Карта, — вернулся к «разговору» папа.
