Ольга Родионова - Мой ангел Крысолов
— Мы пойдем навстречу Кудряшу, — вызвался сэр Макс решительно. — С Айденом.
— Нет, не пойдете, — Нета покачала головой. — Вы не знаете замка, Макс, и не найдете дороги. К тому же, Айден не может летать. Крысы…
— Навстречу Кудряшу пойду я, — Оракул мягко улыбнулся. — Мне крысы не страшны, я их не вижу.
Нета быстро обернулась к нему, силясь понять, что означают эти слова. Но в этот момент на расстеленном одеяле приподнялся Птичий Пастух.
— А где… где Мэри-Энн?
Его глаза тревожно обшарили лазарет.
— Где она?.. Мавка… где?
— Убили ее, Птиц, — тихо сказала Алиса. — Ты что, не знал?..
И без того бледное лицо птерикса совсем помертвело.
— Это я виноват, — сказал он еле слышно. — Это я ее погубил. Она меня любила, а я…
Он зажмурился и лег навзничь.
— Ну, что ты говоришь, — испуганно сказала Мэгги. — Ну, что ты… Ты ни в чем не виноват!
Птиц помотал головой и сморщился.
— Я… во всем… Она еще тогда… в лодке… а я… Мэгги, я подлец, я… скотина…
— Перестань, Птиц, — тихо сказала Нета. — Перестань, не мучь себя. И Мэгги не мучь. Вы ни в чем не виноваты. Так получилось.
— Я ее погубил, — пробормотал птерикс, держась за грудь. — Погубил… я. Я ведь просто так… а она… и Мэгги… Мэгги, у меня заноза вот тут… вытащите… вытащите ее кто-нибудь… невозможно терпеть…
Он замолчал. Мэгги наклонилась над ним и сразу отпрянула, вся трясясь.
— Он перестал дышать! — крикнула она отчаянно. — Лина, он не дышит!..
Целительница шагнула к ней, опустилась на колени рядом. Нета схватила птерикса за руку, ища пульс.
— Нет пульса. Лина. Пульса нет.
— Совесть страшная штука, — сказала Целительница, сдвинув светлые брови. — Чувство вины мучительней, чем любовь. Ну, и кровопотеря, конечно. Может не выдержать. Бедняга. Мэгги, ты его любишь?
— Люблю, — прошептала Мэгги и бессильно всхлипнула. — Люблю очень… Он умер?.. Умер, да?.. Я умру вместе с ним. Так лучше…
Она покачнулась, как кукла, и стала валиться на бок.
— Не смей! — Целительница схватила ее за плечи и встряхнула так, что голова девушки мотнулась из стороны в сторону. — Очнись, дрянь такая!.. Девчонка! Что ты знаешь о любви! Ну-ка дыши для него! Дыши за него, дура! Ты должна его вытянуть, а не сама ложиться рядом! Ты его не любишь!
Мэгги вздрогнула и открыла глаза.
— Чувство вины может убить отродье вернее, чем пуля, — мягко сказал Оракул, приподнимая ее подбородок. — Вы очень уязвимы. Но Лина права. Не надо вам умирать. Дыши за него, малышка. Дыши, пока он не начнет дышать сам.
Мэгги, дрожа, наклонилась и прижалась губами к полуоткрытому рту Птичьего Пастуха. Некоторое время ничего не происходило, потом Нета, продолжавшая держать птерикса за запястье, обернулась к Оракулу.
— Пульс появился.
Оракул подошел поближе и наклонился над раненым.
— Она тебя простила, — сказал он тихо. — С ней все будет хорошо. Не казни себя. Дыши.
Птичий Пастух вздохнул глубоко, как будто выныривая из воды, и сразу заплакал, не открывая глаз, горько, как ребенок. Мэгги прижалась к нему и тоже заплакала. Оракул погладил ее по голове и сказал:
— Пусть поплачет, это хорошо. Только не оставляй его одного, Мэгги. Все время будь рядом… Всегда. — Он выпрямился. — А тебе, Нета, пора будить Тритона, а то он ослабнет. Он слишком долго спит.
Нета уже стояла над постелью Тритона. Тошкино лицо было спокойным, только щеки сильно запали, и дыхание было чуточку более медленным, чем следовало.
Нета подула ему в лицо, и вдруг услышала знакомый голос, звучавший как будто прямо у нее в ушах: «Не буди его, Нета. Ты его потеряешь».
— Ной?.. — Нета заторможенно оглянулась по сторонам.
Отродья смотрели на нее с недоумением. Только на губах Оракула играла легкая сочувственная улыбка.
— Что ты сказала, Нета? — Целительница недоуменно приподняла светлые брови. — Я не поняла.
— Нет, ничего… это я так… про себя.
Нета провела рукой по лбу и снова склонилась над Тошкой.
— Заприте за мной дверь, дети, — спокойно сказал Оракул. — Я скоро вернусь.
* * *— Как ты могла.
Нета сидела на полу, обхватив руками колени, и молчала. Отродья отводили глаза, стараясь не смотреть на Тритона, который, дрожа от ярости, стоял у своей койки, вцепившись белыми от напряжения пальцами в железную спинку.
— Как ты могла, Нета!.. Мои друзья… мои братья… Я должен был… а ты!
— Эй, у тебя что, кровля протекла? — невежливо перебил почти совсем оправившийся от своей раны Ежи. — Ты же умер! Мэгги говорит, ты был стопроцентный дохляк, тебя же зарезали той ночью на городском кладбище. Говори спасибо Оракулу, что не дал тебя похоронить. И Нете — она тебя поймала, идиот. И держала, пока ты не вернулся… из Райских Садов.
Ежи криво ухмыльнулся и стал натягивать сапоги.
— Она меня… — Тритон растерянно оглянулся по сторонам. — Но она же меня убаюкала! Когда вы дрались, она меня убаюкала… а я должен был…
— Ничего ты не должен был, — Целительница успокаивающе положила свою мягкую руку ему на плечо. — И не смог бы ничего — у тебя еще рана не затянулась, какой от тебя был толк? Одни пустые хлопоты. Нета все сделала правильно. Да и не кончилось еще ничего, успеешь навоеваться. Но зато ты сейчас на ногах, и пользы от тебя будет значительно больше.
— Мне кажется, я… что-то должен был сделать… — Тритон внезапно сел на койку, как будто у него подогнулись ноги, и сильно потер лицо обеими руками. — Или не должен?.. Ничего не понимаю. Нета!.. Я ничего не понимаю.
Она тут же бросилась к нему, обняла, прижала к груди его голову.
— Все хорошо, все будет хорошо, любовь моя, успокойся…
— Я спокоен, — он вывернулся из ее рук и оглядел лазарет так, будто только что увидел. — А там, в коридорах, действительно крысы?..
* * *— Учитель! — Лей от радости взлетел выше башни и снова появился в окне. — Я вас нашел, ура!
Он сунул голову в окно и ахнул:
— Ну и крысиное царство тут у вас!..
Пол башни просто кишел крысами. Их количество увеличивалось прямо на глазах, непонятно было, откуда они лезут. Верхние, взбираясь на спины нижних, уже почти добрались до края подоконника.
— Отлично, Лей, — бросил Корабельник, отбрыкиваясь от самой наглой крысы, обнюхивающей его сапог. — Ты жив, это просто отлично. Давай сюда, хватаем Речника и улетаем. Тут уже невозможно находиться, в этом поганом крысятнике.
Речник с достоинством выпрямился на узком подоконнике и отряхнул свой золотистый бархатный камзол.
— Твои манеры, Корабельник… впрочем, это, кажется, особенность всех приморских.
