Анна Гаврилова - Тризна по князю Рюрику. Кровь за кровь! (сборник)
По исконному обычаю каждую осень на горе у капища Перуна и Дажьбога созывался жертвенный пир. Старейшины городских общин собирались туда, принеся на братчину припасов и хмельных медов, а то и вин. Напитки смешивали с жертвенной кровью, щедро проливая на божьи алтари.
Яроок прекрасно помнил, как на другой же год после злосчастного крещения князя, сломленного неудачами, Хорнимир упросил властителя Киева пожаловать к тому традиционному пиру, чтобы народ был спокоен за грядущий урожай нового года.
И Осколод пришел, и начал держать речь, и обратился с увещеванием ко всему собранию, наученный, должно быть, ромеями, дабы отвратились киевляне от приношения жертв богам, чтобы крестились по его примеру и уверовали бы в одного лишь бога Христа.
— Светлый князь, — возразил Яроок, — мы взяли тебя, потомка Кия, в правители с надеждой, что будем избавлены от доли рабов, как то было и при наших дедах и пращурах. Они лежат в курганах от самых Змиевых валов и далеко на север. Что скажем мы им при встрече? Что предали кровных родичей, богов наших и саму свободу и стали рабами иноземного бога? Если ты не хочешь кровопролития, не желаешь, чтобы дети сошлись в схватке с отцами, если обещаешь вершить по справедливости княжий суд и хотел бы править Киевом, будь добр соблюдать и наши обычаи, не требуя от нас невыполнимого.
Не стоит уповать на силу своих дружинников, они лишь капля в славянском море. Разбушуется, и не унять. Не стоит упорствовать в своих желаниях, потому что мы, киевляне, будем готовы взять себе другого правителя, который уважит нашу старую веру.
Старейшины, купцы, жрецы и прочие собравшиеся на пир одобрительно загудели.
Осколод побагровел, но сдержал гнев, может, оттого, что Дира взяла мужа за руку, али потому, что многим был обязан и самому Ярооку, и воеводе Хорнимиру, оправдавшему свое имя в тот день.
— Успокойтесь, земляки! Тише, други! Князь не желает свары, он хотел бы восстановить мир в Киеве… — громко сказал воевода.
— Пусть князь вместе с Ярооком, как прежде, принесут жертвы Дажьбогу, чтобы год будущий выдался обильным на урожай и торговлю, — молвил один из самых уважаемых и упертых в вере стариков. — Пусть Осколод поднимет рог и освятит его в честь Перуна Громовержца!
Когда же Яроок протянул князю полный стоялого меда рог, Осколод коснулся левой рукой груди, а правой перекрестил напиток.
Возмущенные старейшины уж были готовы вновь взроптать, но Хорнимир поднял руку и объявил, что таков древний знак, подобный громовому молоту или топору. И тем самым князь освящает рог и жертвенное питье.
Яроок укоризненно глянул на воеводу. Вельможа потупился и развел руками.
Не успел Осколод сделать так, на взмыленном коне на холм взлетел гонец, спешился и бросился пред князем на колено.
— Говори! — приказал обеспокоенный Осколод.
— Из Царьграда важный, весь из себя, ромей прибыл. Говорят, что епископ. Говорят ещё, что Михаилу, духовнику твоему, дозволяют отправиться в Булгарию. В Царьграде новый правитель — император Василий, прежнего — убили, и новый патриарх — Фотия сослали [18].
— Ну что, княже! Помогли тебе твои ромеи? — спросил насмешливо Яроок, ибо уже прежде был оповещен о переменах.
— Трепещи, жрец! — прорычал Осколод. — Не буди лихо, пока оно тихо! Капище не трону и чинить препятствий тебе в память о былом не стану. Но коли узнаю, что народ супротив меня и Бога нашего Иисуса Христа подговариваешь — пеняй на себя!
На том и расстались. На пиры княжьи жрецов славянских боле не зазывали, а как ставили первую ромейскую церковь в Киеве, Осколод пригрозил, чтобы в тот день никто бы из них в городе не появлялся. Не хочет князь омрачать светлое торжество.
Глава 2
Вся пристань и торговые ряды, и весь берег, куда хватало глаз, были запружены киевским людом. Слух о том, что князя приехали звать ещё и на престол новгородский, мигом облетела весь город. Завидев владыку с сопровождавшими его дружинниками, любопытствующий народ расступался. Осколод беспрепятственно доехал почти до самых судов.
На кораблях никакого движения, словно бы весь товар уже сгрузили, а моряки сошли на берег утолить жажду. Только ленивые дозорные позевывали да лузгали семечки в ожидании смены.
Спешились, князь бросил поводья подоспевшему отроку. За Осколодом неотступно следовали два телохранителя, потом Златан и Горян. Добродей замыкал шествие.
У одной из вытащенных на песок лодий под бортом Добря заметил варягов, с десяток человек, при оружии лишь один, но одеты по-походному, не празднично. Среди них платьем выделялся разве лишь сгорбленный старец, закутанный в длинный синий дорожный плащ. По-видимому, предводитель. Он, как показалось Добродею, отдавал прочим указания. Те выслушивали и расходились один за другим. Покончив с этим делом, старец медленно развернулся и, тяжело опираясь на длинный посох, двинулся навстречу Осколоду.
— Вот что время делает с людьми! — поразился Добродей, а ведь Олег будет помладше князя. Хотя как последний раз видел — молодого и сильного, — семнадцать лет прошло с тех пор.
За Олегом следовал лишь один. Добря понял, что некогда видел и этого провожатого, но как его звали — память отшибло.
— Обожди здесь, брат, — молвил Олег нарочито громко, чтоб Оскольдовы люди услыхали. — Мне с правителем киевским одному говорить.
Гудмунд приотстал. Олег, ещё сильнее сгорбившись, направился дальше, по темным доскам, впечатывая при каждом шаге посох в мореный дуб. Набегавший с Днепра ветерок теребил полы Олегова плаща.
Осколод поднял ладонь, телохранители приотстали, Златан и Горян налетели на них, едва не опрокинув.
— Ну, здравствуй, Олег! С чем пожаловал, воевода Новгородский? — громко спросил Осколод и победно обернулся к притихшим, погруженным во внимание горожанам. — Говори, раз позвал, а я пришел!
Добродей тоже напряг слух, но первые мгновения он, да и все собравшиеся у пристани различили лишь плеск близкой волны. Но потом Олег заговорил не спеша:
— Я пришел исполнить завет моего друга и родича, князя Рюрика.
— Как здоровье отчима, все ли подобру-поздорову? — прикинулся Осколод.
— Должно быть, ты забыл, что третий год как он оставил нас и пирует в небесных чертогах. Но с родом Рюрика ты связан нерушимой клятвой, кою дал именем великих богов.
— У меня ныне един светлый Бог. Старым я не верю давно.
— Били ещё Рюрику челом на тебя, Осколод, полочане-кривичи, — продолжил Олег невозмутимо. — Нам ведомо, как ты к столице их подступал да разор чинил и много добрых воинов пало тогда.
