Анри Лёвенбрюк - Волчьи войны
— Фингин, ты гораздо дальше продвинулся на пути Мойры, чем все друиды, которых мне доводилось видеть, — сказала Кейтлин, подошла к нему и нежно поцеловала в щеку. — Спасибо, что вылечил меня, — добавила она с улыбкой.
Фингин почувствовал, что краснеет, и поймал ее удивленно-веселый взгляд.
— Нам надо… Нам надо допросить этих бандитов. Интересно, что они имели в виду, когда говорили…
— Про Унсен? — подсказал Мэл.
Друид кивнул. Ему было известно, что это слово означает «несущее мрак»…
Глава 6
Предательство
— Что ваш главарь говорил про Унсен?
Разбойник не отвечал. Стоя на коленях со связанными за спиной руками, он смотрел на трупы своих товарищей, на кровь, заливавшую песок на дороге, и явно не мог поверить в реальность происходящего.
Мне надо, чтобы он заговорил добровольно. Он самолюбив. Я могу этим воспользоваться.
— Чтобы с вами справиться, мне не пришлось даже применять свою силу друида. Вы опозорились. А ведь я вас предупреждал.
Разбойник вздохнул. Фингин понял, что взял нужный тон, но пока этого было недостаточно.
Мне надо побольнее его задеть.
— Говорите об Унсене, а сами не можете справиться даже с одним друидом! — с презрением продолжал он.
Надеюсь, Мэл и Кейтлин понимают, что я делаю.
— Не стоит так легко бросаться словами, если не знаешь, о чем говоришь, — сказал друид, глядя разбойнику прямо в глаза.
— Вам надо, чтобы я заговорил? — выдохнул бандит.
Он не так глуп, как я думал.
— А что? Ты боишься кого-то выдать? Не хочешь, чтобы я узнал твою страшную тайну? — продолжал подначивать его Фингин.
— А узнать-то вам хочется…
— Все, что меня интересует, — это как вы могли допустить, чтобы вас использовали. И кто только мог вам внушить, что вы участвуете в Унсене?
Бандит еле заметно усмехнулся:
— Хватит выставлять меня идиотом, друид! Думаете так меня унизить, что я заговорю? Думаете, все отверженные — круглые дураки?
Он прав. Я его недооценил, Может, заставить его говорить силой или пригрозить? Нет, лучше оставить это на самый крайний случай. Мне обязательно надо все выяснить. Уверен, за всем этим кроется что-то чрезвычайно важное.
— Вы что, думаете, что Унсен действительно начался? — спокойно спросил Фингин.
— Не думаю, а знаю.
— Тогда почему вы не хотите о нем говорить? Если он начался, значит, это уже не тайна? Ведь он должен разразиться средь бела дня, не так ли?
— Вы очень скоро все узнаете. Возмездие уже в пути.
Он не лжет. Но непонятно, при чем тут отверженные?
Унсен. Это слово придумали герилимы. Оно означает битву аримана с сайманом. Унсен означал войну против друидов. Когда-то друиды Сай-Мины взяли власть на острове. Воины Унсена хотели ее отобрать. Но Унсена как такового еще никогда не было. Хотя угроза его существовала на протяжении веков и существует по сей день, когда самих герилимов уже не осталось.
Маольмордха. За всем этим может стоять только он. Значит, Отступник вышел из тени. Разумеется. Все происходит одновременно.
— Ваше возмездие уже провалилось. Я жив, а ведь я друид…
— Первыми умрут не друиды.
Алеа. Они ищут Алею.
— Вам ни за что не удастся схватить Самильданаха.
Так. Он удивлен. До него наконец дошло, что я понимаю скрытый смысл его слов. Он видит, что я догадался. Или, может быть, думает, что я все знал. Теперь надо пробудить его любопытство. Убедить, что я знаю еще больше. Произвести впечатление.
— Схватить ее было совсем не трудно… — усмехнулся бандит. — Ал'Роэгу ведь это удалось!
Ал'Роэгу? Неужели Алею схватили в Харкуре? Тогда она должна быть в Риа… Если только она уже не там, а…
— Если она в Риа, значит, она сама этого пожелала. Ал'Роэгу не удастся продержать ее там долго…
— Этого времени хватит, чтобы мы пришли и взяли ее…
Ну вот. Он подтвердил. Алеа в Риа. Теперь я знаю, куда мне ехать. Но все же неясно, кто мог вовлечь в Унсен отверженных. Хотя так ли уж это важно? Важно только одно — Маольмордха явно перешел в наступление. Все происходит слишком стремительно. Только знает ли обо всем этом Алеа? Мне надо ее предупредить. А Эрван? Может быть, он с ней в Риа?
Фингин повернулся к актерам. По их глазам было видно, что они все поняли.
— Что с ними делать? Может, взять с собой и сдать первому встречному патрулю? — предложил Мэл.
— Нет, — сказал Фингин, садясь в повозку.
Он бросил последний взгляд на бандитов. Двое по-прежнему лежали без сознания, у третьего были связаны за спиной руки.
— Нет, — повторил он, — оставим их здесь. — С них достаточно. Они ведь и так отверженные.
Мэл кивнул и, подойдя к бандиту, развязал веревки. Затем он помог забраться в повозку сестре и уселся рядом. Кейтлин тут же пустила лошадей в галоп.
Бандит посмотрел вслед повозке, удаляющейся по песчаной дороге. Затем перевел взгляд на безжизненные тела, лежащие вокруг него. Другой бы на его месте, наверное, прослезился. Или закричал бы от ярости и унижения. Но этому все было нипочем. Его уже давно приучили к страданиям.
Вернее, его уже приучили ни от чего не страдать.
Эдитус шел следом за слугой графа по коридорам дворца в Риа. Он с самого утра дожидался, когда Ферен Ал'Роэг наконец решится его позвать, и появление слуги успокоило его. Слухи о том, что Галатия собирается объявить Харкуру войну, никогда еще не были столь упорными, и давно уже пришло время что-то предпринять. Кроме того, не было никаких вестей о епископе Наталиене и о его миссии в Темной Земле.
Эдитус уже начинал сомневаться, прав ли был, отправив туда этого странного епископа. Он знал, что Наталиен что-то скрывает, но решил предоставить ему свободу действий и таким образом выяснить его намерения. Но когда офицер, которому было поручено сопровождать епископа в Мерикур, вернулся в Риа и сообщил, что тот намерен продолжать путь в одиночестве, Эдитус понял, что совершил очень большой промах. Одно из двух: или Наталиен сошел с ума, или же он что-то замышляет…
В коридорах Риа шепчутся гораздо больше, чем обычно. Можно подумать, что война уже объявлена. Как Эдитусу хотелось сейчас оказаться в своем дворце в Мон-Томбе!
Мон-Томб был совершенно иным миром. Миром тишины и трудолюбия, расположенным вдали от суеты. Вдали от безумия, царившего теперь повсюду. Это был мир гармонии, где по узким улочкам среди неброских каменных стен, приглушающих городской шум, ходили студенты и монахи в рясах. Это был его город. Город, который он возродил к новой жизни и прославил во всей Гаэлии. Который перестал быть культурным центром стареющей цивилизации, но христианство вновь сделало его средоточием интеллектуальной жизни острова. Мон-Томб был самой большой гордостью епископа Томаса Эдитуса. Это было то, что он хотел оставить потомкам, покидая этот мир… Мон-Томб.
