Наталья Колпакова - Бегущие по мирам
Нет, не может быть!
– Вот, – с гордостью сказала Дейника. – Сразу вас узнала.
Алёна смотрела и не верила своим глазам. Мужчина полуотвернувшись – лица почти не видно, короткие волосы топорщатся на затылке – сидел на корточках и держал в руках мясорубку, очень тщательно прорисованную, так что на ошибку рассчитывать не приходилось. Женщина, склонившаяся рядом, с тревогой оглядывалась через плечо. Тревога сильно меняла черты – Алёне редко приходилось видеть в зеркале подобное загнанное выражение, – но все же не настолько, чтобы сделать их неузнаваемыми. Несмотря на сложную прическу, несмотря на все художественные изыски, это было ее собственное лицо. Нарисованная Алёна в страхе смотрела с пожелтевшей от времени страницы на Алёну настоящую, Алёну остолбеневшую, Алёну, лишившуюся дара речи. Ни разу с того момента, как она нашла бабушкин кристалл, у нее не было такого головокружительно сильного чувства, что она угодила в зазеркалье.
– Видишь, и труба твоя гадальная, все как есть, – жарко шептала девочка, гордясь собой и своей магической «вещью». – А ты нам поможешь, госпожа? Скажешь, как сделать, чтобы мир не умирал? Ты и твой благородный страж, вы пришли спасти нас, правда?
Алёна механически кивнула. Мольбы ребенка не доходили до ее сознания, она вглядывалась в рисунок, вчитывалась в надпись на подпорченном английском языке. «Пресветлая госпожа Аленна и ее верный страж Маггар не знали, где преклонить голову в этом чужом краю. Кто даст приют благородным беглецам, где отдохнут они, пока погоня еще далеко?» Погоня еще далеко – это хорошо, отметила рациональная часть сознания, крохотный упрямый комочек рассудка, продолжающий трудиться, пока все остальное Алёнино существо тупо повторяло: «Госпожа Аленна. Пресветлая госпожа. Это я – пресветлая госпожа Аленна...» Она перевернула пару пустых страниц. Ох, как бы пригодились сейчас эти рисунки! Они с Макаром хотя бы знали, что вообще происходит, поняли, как им надлежит действовать, а не метались вслепую с риском выскочить прямо на ловца. Мир гибнет, мир утекает... Пора убираться из этого мира, знать бы только как! Помочь они все равно не могут, да и не их это забота – чужой мир спасать.
Ни с того ни с сего Алёну придавил к месту невыносимый стыд. Даже дышать стало трудно. Ну да, чужой! Господи, почему тебе так тошно, пресветлая госпожа? Совпадение, все это просто дурацкое совпадение. Говорят, у каждого человека есть где-то двойник, а если заглянуть в другие времена, то и число двойников увеличится. Вот и объяснение портрета из антикварного комикса. А мясорубка? Да при чем тут вообще мясорубка, речь, возможно, идет о ее жизни!.. Она наконец добралась до очередного уцелевшего изображения, подписанного: «Они бежали от погони, не различая друзей и врагов». Старика, заросшего бородой по самые брови, она узнала моментально. Он мчал на колеснице, потрясая посохом, а над ним кружило нелепое существо с мордочкой грызуна и слишком крупными перепончатыми крыльями. Его Алёна тоже вспомнила. Вспомнила – и поежилась. И этот на их головы! Тогда, в первый ее переход, в цирке он заглядывал ей в глаза, а через них в душу – и он ведь что-то понял про нее, что-то узнал о ней. Или просто узнал ее? (Проклятье, да кто же она такая? И почему любая деревенская девчонка, любая крылатая тварь знает о ней больше ее самой?) Он тогда не сделал ей ничего плохого, отпустил с миром. Но она, угодив единожды на острие его взгляда, поняла – он зло, от которого нужно бежать, бежать без оглядки. Про старого мага тоже все понятно: ставленник системы, служака, жестокий и ограниченный. Изловить чужаков, посадить в тюрьму, казнить – как-то так. И вот выясняется, что эти двое сговорились. Кажется, весь этот гибнущий мир ополчился против них с Макаром!
Новый поворот сюжета: кипящая грозовыми тучами бездна. На следующем рисунке Алёна с содроганием узрела себя, связанную наподобие закатанного ковра, на плечах бритоголовых дядек в одинаковых ночнушках, споро бегущих в горку. Она нервно перелистнула последние страницы. Больше рисунков не было.
– А чем кончался рассказ? – спросила она с тяжело давшимся спокойствием.
– Точно не знаю, последний рисунок пропал, когда я его открыла.
– Но что-нибудь ты должна была заметить.
– Ну там было такое... В общем, я не разобрала.
– Дейника!
Девочка боролась с собой – ей мучительно не хотелось откровенничать. Наконец оторвала от скатерти взгляд, полный невыразимого сочувствия:
– Там ты была, пресветлая госпожа. И на тебя бросались два чудовища – огромных, черных, я таких никогда не видела. Шерсть густая, глаз вовсе нет, а пасти все в зубищах, так огнем и пышут. А ты стояла перед ними, такая красивая, гордая, и улыбалась! – Сочувствие в глазах-плошках сменилось восхищением: – Ты очень смелая, госпожа. Я знаю, даже если эти чудовища утащат тебя под землю, ты все равно не испугаешься. Но сначала ты всех нас спасешь.
– Почему? – оглушенно выговорила Алёна.
– Потому что я тебе верю. Ты обещала, и я верю.
Алёну что-то толкнуло изнутри. Прерывая токующую Элеку, едва не сшибив с табурета закемарившего Макара, она нависла над хозяйкой и отчеканила:
– Значит, так. Завтра раненько встала, космы свои прибрала – и разгребла бардак. Барахло перестирать-заштопать, пол вымыть, огород прополоть, еду сготовить. Все как полагается. Ясно?
Элека, застывшая с открытым ртом, закрыла его, сглотнула и открыла снова.
– Так ведь, это... заклинания не...
– Плевать на заклинания. Сама, ручками. Иголочку взяла, ниточку вставила, узелок завязала... И ни слова про благородных предков, а то я тебе такое устрою – имя свое забудешь. Усекла?
Та кивнула, взирая на Алёну, как кролик на удава.
– И научи наконец ребенка читать, аристократка хренова. Дейника, есть у вас сарай, загон для скота – что угодно? И постелить что-нибудь?
– Что вы, что вы, на кровати ложитесь!
Макар, с трудом оторвав от Алёны восхищенный взгляд, встал и с хрустом потянулся:
– Нет уж, хозяева дорогие. Мы же не захватчики какие-нибудь! Отлично заночуем в сарае.
Загон нашелся. Тесный, полувросший в землю и с дверью до того низкой, что им пришлось поясно поклониться притолоке. Зато в нем так давно никого не держали, что, кроме пыли и старого дерева, внутри ничем не пахло. В углу нашлось немного сена, даже не полусгнившего, – Алёна почему-то представляла себе сено исключительно в связке с этим эпитетом – «полусгнившее». Едва на сено легла выданная хозяевами подстилка, она повалилась поверх, уже спящая. Снились ей большие лица с нежными губами – коровьи, что ли? Они тянулись к ней сквозь туман, нашептывая что-то умиротворяющее. А может, они не выступали из тумана, а состояли из него, и выходило, что сено – это тоже туман, мягкое, обволакивающее и совсем не колкое, и земля, и стены загона – всё один лишь туман, и только в самом зените туман расходился кружком, словно глаз, в котором глубоко-глубоко, на самом дне, помаргивали звезды.
