Андрей Лукин - Подорожный страж
Они стояли и угрюмо смотрели на Степана из-под низко надвинутых шлемов; бороды воинственно топорщились, глаза сверкали. «Попался, ворёныш!». Не сбрехал Зебур, не зря грозился отомстить. Выследил.
Стёпка вздохнул, скинул котомку на землю. Он понятия не имел, что ему делать. Бежать было стыдно и, наверное, поздно. Бросаться сдуру на копья и геройски погибать в битве с этими сердитыми коротышами? Несерьёзно как-то… Может, получится миром разойтись… Хотя, вряд ли.
Качнулись над гномлинским войском двухвостые, зелёные с золотом флаги, дружно захлопали крылья, и из-за спин воинов поднялись в воздух сотни драконов со всадниками. Недавно таким же был и Дрэга. Всадники потрясали арбалетами и носились над войском словно оглашенные, непостижимым образом ухитряясь не сталкиваться друг с другом. Они были похожи на готовящийся к последней атаке рой рассерженных пчёл. Очень больших и очень рассерженных пчёл, которые могут зажалить до смерти любого врага.
Стёпке стало совсем тоскливо. Ещё и эти, с отравленными стрелами. Вот от них точно никуда не скроешься, как стрельнут разом — никакой страж не спасёт.
Из мельтешащего драконьего облака вырвался один, видимо, самый отчаянный гномлин-наездник. Он заливисто гикнул и прянул на Стёпку, вскидывая арбалет.
Степан знал, что от одного-то болта он всяко увернётся… Но уворачиваться ему не пришлось. Из кустов можжевельника навстречу гномлину внезапной стрелой выметнулся Дрэга. Он встретил врага грудь в грудь, смело распахнув крылья и выгнув шею. Гномлинский дракон испуганно вильнул, избегая неминуемого столкновения, всадник нелепо взмахнул руками; болт сорвался и унесся в небо. Посрамлённый лихач бесславно вернулся к войску, а Дрэга, торжествующе курлыкнув, перевернулся через голову, и уселся на Степаново плечо. И опять куснул его за ухо, словно укоряя: что ж ты, хозяин, не послушался, не подождал моего возвращения, а теперь я и сам не знаю, как выкручиваться будем.
В гномлинском войске удивлённо заохали, загомонили, не могли поверить, что у демона есть свой дракон. И Стёпка им всем назло почесал у Дрэги спинку, и дракончик презрительно стрельнул глазками влево-вправо, явно гордясь своим, таким высоким хозяином, который не на драконе ездит, а наоборот — возит его на своём плече. И по гномлинскому войску опять прокатился удивлённый ропот, из одного конца в другой.
Строй воинов раздвинулся, и вперёд выехал на крупном драконе разодетый в пух и прах гномлин. Именно выехал, неторопливо и значительно. Доспех на нём сверкал золотом, шлем был больше похож на корону. И дракон его тоже был весь увешан позолоченными висюльками, налобниками какими-то, нашейниками, накрыльниками и подлапниками. Даже на хвосте болтались золотые кольца.
Гномлин поднял забрало, долго смотрел на Стёпку. Он был безудержно бородат и яростно краснощёк. Его обтянутый кольчугой живот очень представительно выдавался вперёд. Видимо, это был царь. Гномлинский царь. Большая шишка маленького роста.
Царь чуть шевельнул рукой, и к нему с готовностью подлетели два гномлина, настолько увешанные оружием, что были похожи на стальных дикобразов. Они приземлили своих драконов по обе стороны царя, и с нескрываемой враждебностью уставились на Степана, нарочито держа руки на арбалетах. Это явно были телохранители, только зачем же на них так много оружия и как они со всеми этими острыми железяками будут управляться, если, скажем, на их расфуфыренного царя нападёт вдруг какой-нибудь не слишком уважающий мелких коронованных особ демон?
Стёпка смотрел на гномлинов, и ему было ясно, что он опять вляпался в очередное так называемое приключение. Недолго длилась спокойная жизнь. Всего несколько часов. И некуда податься — а ведь тайга казалась такой необъятной, такой нехоженой, такой безлюдной, безгномной и безоркимажной, что затеряться в ней маленькому демону ничего не стоит. Скрылся за деревьями — и ищи меня свищи… Ан нет, не получается, всюду находят, словно по запаху, словно демона за сто вёрст и днём и ночью видно.
Гномлинский царь пришпорил дракона и тот заковылял, переваливаясь вперёд, волоча по земле брюхо и увешанный кольцами хвост. Телохранители ползли следом. Царь остановил дракона шагах в пяти от Степана, и дракон сразу облегчённо поджал лапы. Умаялся бедняга этакую сиятельную тяжесть на себе таскать.
Дрэга повозился на Стёпкином плече, нервно подёргал хвостом и затих. Но чувствовалось, что он готов сорваться с плеча в любой миг.
Стёпка смотрел на царя. То был толстый дородный гномлин, с головы до ног упакованный в кольчугу. На поясе топор и меч, копьё за спиной, всё как полагается. Он был бородат до косматости, но ещё не сед. В лице — надменное презрение и ни капли страха. Ещё бы — с таким-то войском за спиной! Лицо щекастое, неприятное, вредный, сразу видно, царь у гномлинов.
Царь в свою очередь тоже внимательно разглядывал Стёпку. Телохранители за его спиной настороженно следили за каждым Стёпкиным движением, держа наготове взведённые арбалеты. Стёпка нервно поглядывал на них, помня про отравленные стрелы.
— Ты почто, отрок, за долинников стоишь? — спросил царь гнусавым голосом, так спросил, словно не сомневался в своём праве спрашивать и в том, что Стёпка непременно ему ответит.
— Чего? — опешил Стёпка. — За каких долинников?
— Сам в поединщики вызвался, али надоумил кто? — не унимался царь.
— В какие поединщики? — спросил Стёпка. — О чём вы говорите?
— Ты весскую речь, некумыка, разумеешь ли? — рассердился царь, всплеснув ручонками. — Али с тобой по гоблински тарабарить?
— Сам ты некумыка, — обиделся Стёпка. Царь перед ним или не царь, а обзываться нечего.
— Разумеет, — обрадовался гномлинский правитель, оглядываясь на телохранителей. — По одёжке весича видать. Почто, спрашиваю, за долинников встал?
— Ни за кого я не вставал. Я сам по себе.
— Брешешь, запротыркин хвост, — рассердился гномлин. — Ответствуй сей же миг, чем тебя лысый Долибай в свою орду сманил?
— Никто меня никуда не сманивал, — твёрдо сказал Стёпка. — И Долибая вашего я знать не знаю. Кто это такой?
— А то тебе невдомёк, — противно захихикал царь, сотрясаясь большим животом. — Они, они, долинники Долибаевы топоры на нас давно точат. Глянь, чего удумали: весича напустить… — он прервался на полуслове, хищно повёл носом. Глазки его масляно сверкнули, взгляд остановился на Стёпкиных ногах.
— А-а-а-а, — протянул он с нехорошим таким выражением, словно вся Стёпкина подлость стала ему враз видна как на ладони. — А-а-а… Вона чё! А и щедр Долибаюшка до преподлости… Ты слушай меня, отрок, мы тебя не в пример щедрее одарим. Согласный на такое, нет?
