Алина Илларионова - Оборотни Его Величества
— Прополощите рот и возвращайтесь в строй.
— Тьфу!!! — радостно кивнул парень, убегая в корпус.
— Вистас Кукушонок.
— Я! — черноволосый непоседа присоединился к двум друзьям. Кукушонком его прозвали не только за россыпь веснушек по носу да щекам. Госпожа Нэйран рассказывала об одарённом подкидыше, воспитанном в приюте святого Аксения и случайно замеченным одним из меценатов. Неким Ревенгаром Стайном.
Значит, молодой граф, двое сыновей мелкопоместных дворянчиков, парень явно деревенских корней и найдёныш. Колоритный и интересный квинтет.
Дальше перекличка шла без эксцессов, разве что двое близнецов немного повздорили, выясняя, кто из них кто. Такие разные дети, столь непохожие имена. Группу действительно формировали не за громкие фамилии предков, не за титулы родителей, не за семейный бюджет, а исключительно за талант. Что ж… овчинка выделки стоит, сколь бы жёсткой она ни была.
Заложив руки за спину, Вилль прошёлся перед строем туда и обратно, как это делал преподаватель законодательства Вирт. Солидно выглядело. По крайней мере, в исполнении профессора.
— Итак. Хочу сказать, что я искренне рад нашему знакомству…
— Засим разрешите откланяться… — уверенно закончили из шеренги. Ясные шаловливые глаза, напряжённые в сдерживаемой улыбке губы — детки смотрели на преподавателя, как на дрессированного медведя с бубном, но Вилль готов был поклясться, что рта никто не раскрывал.
— Вы не находите, что для прощания рановато? Я ещё не зачёл вступительную речь.
— Может, обойдёмся?.. — тоскливо простонали с правого края.
— А, может, будем придерживаться моего плана? — вкрадчиво поинтересовался Вилль.
— Иначе говоря, стандартного, — хмыкнул Кукушонок. — Все ваши предшественники с этого начинали. По часу разливались соловьями, да всё об одном.
— Только прощальной речи никто из них не заготовил, — замогильным голосом прогудел неведомый подсказчик. Шеренга заволновалась от смеха.
— Чревовещателю выйти из строя! — Никто с места не тронулся, но Вилля удивила бы обратная реакция. — Хорошо, обойдёмся без вступительной речи. Что вы сами предложите?
— А давайте споём! — шекастая физиономия Киряка расплылась румяной луной. Похоже, слов «разрешите обратиться» парень не знал. — «Барыньку», там, али «Про коня»!
Развесёлые детки загомонили, хихикая, обмениваясь шутками, подбрасывая свои варианты убийства времени. Кто-то внаглую зареготал.
Балаган.
— ТИ-ХО!!! — Вилль окинул присмиревшую шеренгу тем самым волчьим взглядом, улыбнулся. — Хорошо, давайте споём… Шагом марш по кругу. Запе-вай!
— Разрешите обратиться? — немного растерянный Вэйн поднял руку. — А что петь?
— Гимн, господа. Гимн! И учтите, что я тоже острослухий. Будете лодырничать или фальшивить — начнёте заново. Вперёд и с песней шагом… арш!
…Время пролетело как на крыльях. Помрачневшие детки уползли обедать, а Вилль вернулся в кабинет. Для ассистента рабочий день закончился, но он попросил стамеску в мастерской, закатал рукава повыше и принялся соскабливать облупленную краску с окна, насвистывая «Барыньку».
Решительный стук победитовых набоек на низком каблуке Вилль заслышал издали, а четвертью минуты спустя госпожа Нэйран бушевала в кабинете.
— Винтерфелл, ты что вытворяешь?! Студиозусы сипят как простуженные гарпии! В больничном крыле очередь! Чем вы занимались?!
— Пели гимн, госпожа Нэйран.
— П-пели?! На уроке фехтования?!
— Это специальное упражнение для развития лёгких, — невозмутимо пояснил Вилль. — И для укрепления патриотического боевого духа.
— Ну не час же сорок пять!
Ассистент Винтерфелл принялся загибать пальцы:
— Треть из доверенных не знает, что в гимне пять куплетов, а не четыре, ещё треть путает слова, и почти у всех у них слоновий табун играл в чехарду на ушах.
— Сказано — отставить деревенские словечки! Уволю!
— Как вам будет угодно, госпожа Нэйран.
— На полную ставку переведу! — пригрозила ректриса.
— Жестоко, госпожа Нэйран.
Женщина в отчаянье всплеснула руками:
— Винтерфелл, ну что нам делать?! Если и ты от них откажешься, таланты просто пропадут зазря!
— Я не собирался отказываться. Мне только нужно время.
Госпожа Нэйран явилась с чёткой целью выпустить пар, и профилактический разнос Вилль всё же получил. Немудрено, что во дворец он вернулся не в лучшем расположении духа. Сгорающие от любопытства Алесса и Симка обнаружили аватара над умывальником.
— Ну, как прошло первое занятие, л’лэрд Винтерфелл? Как дети?
Вилль закончил плескаться, вытерся полотенцем, но лицо светлее не стало.
— Это — не дети. Это разновидность особо хищных кровососов — студиозус обыкновенный.
— Но, хозяин, ты же любишшь детей… — растерялся домовой.
— Маленьких и послушных! А треть этих оболтусов с меня ростом будет — об дорогу не убьёшь! Б-баранчики… — швырнув полотенце об умывальник, Вилль придирчиво обнюхал кончик косы. — Скажите, от меня правда несёт мокрой псиной?
* * *Пока мальчик лежал без сознания, было гораздо проще. Он послушно глотал мясной бульон с пшеном, и в такие минуты отставной солдат забывал, что держит на коленях не своего сына, а существо иной расы — хищное, опасное, отчаянно ненавидящее людей. В первом же селении хозяин кибитки затарился под завязку; купил для ребёнка гречки, мёда, молока и масла. Тот заботы не оценил: скривился, выплюнув кашу обратно в миску.
— Гадость! — это было его первое слово за время их знакомства.
— Ты знаешь межрасовый? — проглотив обиду, удивился солдат. Мальчик промолчал.
— Я научил! — похвастал домовой. Он-то наворачивал — аж усы дрожали.
— Почему ж тебе не нравится гречка с молоком? Её все дети любят.
Малыш так посмотрел исподлобья, будто солдат в сражениях занимался исключительно тем, что героически прикрывал тыл. Свой собственный.
— Я — аватар, человек! Я — воин. Я не ем пищу слабаков.
Он объяснил это медленно, чётко, как слабоумному, немного растягивая гласные и смягчая «эль». Хрупкое ершистое чудо с острыми ушами, словно два гребешка торчащими из шапки волос, по-детски серьёзно уверенное в своей правоте. Мужчина сцедил усмешку в ладонь.
— Чего же ты хочешь, воин аватар?
— Я ем мясо и то, что даёт море. Здесь есть море?
— Да, прямо за тем поворотом.
— Где? — подскочив, ребёнок во все глаза уставился на дорогу: никакого моря, конечно, в помине не было — только заснеженные холмы. Сев на место, посмотрел презрительно:
