Ольга Силаева - Драконье лето
— Его не будет, Квентин, — мягко произнесла Эйлин. — Всех истребят в бою.
От лица отхлынула кровь.
— Эйлин, о чем вы говорите? — упавшим голосом спросил я. — Это сумасшествие…
— Зеркальная плоскость, — сухо продолжала Эйлин, — отличается от обычной лишь одной стороной — зеркальной, как вы поняли. Обычно используется амальгама, ртутный сплав — в воздушных щитах, чтобы избежать отравления. Сначала мы попробуем без нее, а после праздника…
— Для чего они нужны, эти плоскости? — перебил я. — В чем фокус?
Эйлин подняла бровь.
— Фокус в том, что через зеркальную плоскость даже слабейший маг при некоторой сноровке построит заклинание в десять, двадцать раз выше. Иными словами, через проекции любой волшебник достигнет совершенства.
— И драконам конец, — пробормотал я.
— Через несколько недель драконы соберутся на Серых холмах. Мне рассказывали, что они встречаются там каждый год, с тех пор, как оказалась под водой их столица. Но это собрание будет особенным. Мы видели нападение на Херру, атаку де Вельера, а теперь магам отказывают во въезде в восточные земли. Если это не знаки грядущей войны, то что?
— Знаки грядущего мира? — Я опустился на пришпиленный плащ. — Я не думаю, что… Эйлин?
На миг крыша замка исчезла. Я сидел на берегу моря и смотрел на женскую фигуру: бронзоволикую, залитую солнцем… заснувшую на песке. Ветер шевельнул золотые волосы, и в отдалении, за морями и звездами, раздался крик младенца. На смутно близкое лицо наплыла тень цвета старой меди, и я понял, что женщина мертва, отчаянно и безнадежно. А я сам…
Я моргнул, и видение исчезло. Это еще что за краткий миг всеведения?
— …Поэтому мы потеряем не так уж много. Право, за эти дни мы особенно и не продвинулись, если не считать ваши личные успехи — потрясающие, надо признать. Но потоки? На полградуса в неделю? А результатом не заморозить и стакан воды.
— Эйлин, — медленно произнес я, пытаясь вспомнить, о чем мы только что говорили. — А если использовать вашу зеркальную плоскость?
— Она работает только на огонь, — Эйлин покачала головой. — Тут как с драмами для бродячей труппы: написал одну пьесу про любовь и кровь — напишешь десять. Но так, чтобы тебя вспоминали через сотню лет? Извини, любезный, работай без зеркал.
— Иными словами…
— Вам нужно чувствовать огонь через руки, Квентин. И вам, и мне.
Я молчал. Голова все еще кружилась от недавнего видения. Эйлин глядела мимо меня, задумчиво переплетая пальцы. Она-то ничего не заметила… или заметила, но предпочла не говорить? Зеркало: все отражает, но никогда не добавит ни слова.
— Это глупо, — отчаянно произнес я. — За какой мир мы будем сражаться? За тот, что уйдет под воду в разы быстрее?
По черепице прошелестели шаги, и Эйлин уселась рядом, перебросив косы через плечо. Ветер утих. От наших рук шло тепло, я все еще чувствовал отблеск незнакомого солнца на лице, но по ногам растекался каменный холод.
«Мертва, отчаянно и безнадежно. А я сам…»
«…Умираю».
Что это было? А раньше, в карете с Мареком и де Вергом? А сон о Сорлинн?
Что со мной происходит?
— Квентин, — Эйлин заговорила, и я сжал зубы, заставляя себя слушать каждое слово, — то, что я рассказала вам, знают еще пятеро. Шестеро, если считать Лин — с ней вы поделитесь. Не вы, так Марек. Мы не вовлекаем всех и каждого: произнеси я такое, Дален схватился бы за голову. Мы просто-напросто паникуем, словно школяры, и делаем все, чтобы защитить своих. Хоть мага-строителя в отдаленной деревеньке, хоть студента в Галавере. Я не делаю это по велению души: мы не связаны родом и клятвой, как драконы. Но это то, что должно. Что правильно. Вы меня понимаете?
— Понимаю, — выдавил я.
В профиль она безумно походила на незнакомку из белого мрамора, мимо которой я проходил каждое утро. А на ту, в видении? Нет, у Эйлин темные волосы. У Лин светлые, но женщина на песке намного старше. Мама? Кто?
— Да что с вами? — Эйлин нахмурилась, взяла меня за подбородок. — Извините меня за этот личный жест, но… нет, зрачки в порядке. Я покажу вам основы, и закончим на сегодня. Вам лучше отлежаться перед праздником. Я, должно быть, и так вам его испортила.
— Не вы, — я покачал головой. — Скажите, что еще произошло? Я же вижу, случилось что-то большее, чем простой запрет на въезд.
— Позже, — решительно сказала она, вставая. — Дадим Далену подумать. Теперь сосредоточьтесь: начинается невозможное. Зеркальные плоскости…
Я чувствовал себя хрустальным шаром на тонких нитях. Нити — мое внимание — то и дело рвались, и под удивленным взглядом Эйлин я удерживал хрусталь — желание уйти, закрыться одному, подумать — в воздухе усилием мысли, обливаясь потом, неловко переставляя руки.
Неделя, две, восемь, а Драконлор все так же далеко. Я знаю о планах магов больше, чем кто бы то ни было вне Галавера, но чем мне это поможет? Анри де Верг — что он откопал в архивах, чего не знаю я? Может быть, книга Корлина давно уже в его руках, а мы с Эйлин изучаем отрывок? И щедрое, отчаянное предложение Лин запоздало?
Под конец Эйлин вручила мне свиток и чуть ли не пинком выставила с крыши. Уходя, я наткнулся на отсутствующий взгляд и впервые подумал, что не только я удерживал хрустальный шар все эти часы.
Закрыв за собой дверь, я упал в кровать. Выспаться, раз в жизни выспаться! Пусть школяры гуляют по городу, наплевав на ветер и оледенелые пальцы, но прожженные маги, даже если они драконы, знают: настоящее веселье начинается с темнотой. Сладкий пряник драконьего лета: теплые, до рубашек без рукавов, вечера и ранние сумерки, желтые, как блины-пятаки, опавшие листья липы и второе цветение каштанов. Мой первый праздник в большом городе. Даже странно, что я так спокоен: год назад дрожал бы от нетерпения.
Мне снился обрыв над рекой и ухабистая проселочная дорога, ведущая на ферму. Горло щипали приметы дома: все еще зеленая трава и стремительно краснеющие клены, тревожный пересвист соек и зябнущие утки на воде. Сколько раз я так сидел на берегу, слушая волны и мечтая вырваться? И ведь вырвался на свою голову. В Херру, Темь, Галавер… к Лин.
Я улыбнулся, не открывая глаз. Рука затекла, я перекатился на спину, вздохнул, и пальцы провалились в щель между кирпичами. Я шевельнулся, просыпаясь, и рука уперлась в острый и пыльный лист бумаги.
Послание? Записки прежних владельцев? Я резко сел на кровати.
Сквозь закрытое окно не доносилось ни звука. Лишь шуршали листья на столе. Помогая себе тонкими карандашами, я осторожно вытащил и расправил желтоватый листок. Пыль покрывала его края, как первый снег.
