Александр Бушков - Колдунья-беглянка
– Пожалуй, – кивнула Ольга.
– Будем откровенны, как офицер с офицером, – продолжал генерал, уже даже слегка улыбаясь. – Здесь, в ящике, и в самом деле лежит парочка бумаг… о, совершенно невинных, но могущих в сложных обстоятельствах чьему-то взбудораженному воображению показаться… гораздо более серьезными и предосудительными, чем они есть… Время сейчас напряженное, после известного прискорбного недоразумения на маневрах иные учреждения и облеченные властью люди готовы действовать опрометчиво, не вникая в тонкости… А ведь бумаги эти – совершеннейший пустячок! Иногда пожилые, солидные люди в чинах и званиях увлекаются разными дурацкими… прожектами столь же рьяно, как юные поручики… Но должно же понимать разницу меж безответственной болтовней юнцов и забавами скучающих генералов…
– Предположим, я начинаю понимать эту разницу, – сказала Ольга. – И что прикажете делать?
– Вы, вернувшись к себе в департамент, доложите, что ящик мой был совершенно пуст… или что там лежали совершенно безвредные служебные документы… вот, например… – он схватил лежавшую перед ним стопу казенных бумаг и подвинул ее на краешек стола. – Вряд ли ваше начальство пошлет кого-то проверять ваши действия… а если и так, то от ненужных бумаг и следа не останется даже раньше, чем вы успеете покинуть дом.
– И где же наш выигрыш во всей этой истории? – спросила Ольга с улыбочкой.
Генерал выразительно уставился на футляр в ее руках. Должно быть, он все же боялся вслух называть вещи своими именами – история очень уж серьезная…
– Вы знаете, ваше высокопревосходительство, – сказала Ольга весело. – Я ощущаю, что у меня начинает прорезываться талант к чтению чужих мыслей, словно у того итальянца, как его? Пинетти, Канетти… который демонстрировал это умение в цирковом балагане месяц тому… Господин поручик, приберите бумаги…
Проследив за ее взглядом, Фельдмаршал взял охапку безобидных бумаг со стола, тщательно их подровнял в аккуратную стопу и, зажав ее под мышкой, застыл в позе исправного нерассуждающего служаки.
Ольга тем временем взяла со стола красный сафьяновый портфель с золотыми застежками и вытисненным в верхнем правом углу гербом Сперантьева. И принялась укладывать туда футляры с драгоценностями. Генерал наблюдал за ней со смешанным выражением сожаления и радости. Когда в портфеле исчез последний футляр, он, не сдержавшись, воскликнул протестующе:
– Как, вы намерены взять всё?
– Ну разумеется, – сказала Ольга, и глазом не моргнув. – Жизнь, свобода и незапятнанная репутация этого стоят, не правда ли? Речь, не забывайте, идет не о пустяковом прегрешении, а, выражаясь казенным языком уголовного уложения, попытке…
– Оставьте, оставьте! – взмахнул руками Сперантьев. – Действительно… Снявши голову, по волосам не плачут… Ну ладно, ну хорошо… Я уверен в вашей деликатности, господа, – сказал он уже достаточно жестко. – Огласка вам повредит гораздо более, нежели мне…
– Будьте спокойны, – кивнула Ольга. – Если обе стороны будут держать в тайне это… прискорбное недоразумение, никто ничего никогда не узнает! – Она продолжала с ноткой угрозы: – Вот только, ваше высокопревосходительство… Мне бы не хотелось, чтобы после уничтожения бумаг вы решили, что оказались теперь в безопасности и можете все перерешить… Ситуация такова, что излишнее привлечение внимания к этой истории…
– Я все прекрасно понимаю, – сказал генерал, нахмурясь.
– Вот и отлично, – Ольга вновь бросила руку к каске. – Честь имею!
Лакей так и стоял на том месте, где они велели ему дожидаться. Он встрепенулся, заслышав, как в генеральском кабинете залился колокольчик.
– Идите, коли уж вас призывают, – сказала ему Ольга. – Вы нас более не интересуете…
Лакей обрадованно кинулся в кабинет.
– Теперь побыстрее уносим ноги, – сказала Ольга сообщнику. – Чего доброго, успеет спалить бумаги и поднимет шум, крича, что его ограбили…
…Она так и сидела в форменных жандармских чикчирах и белой накрахмаленной рубашке, разве что мундир скинула. Протянула руку, взяла хрустальный бокал и отпила шампанского – тихонечко, чтобы не мешать увлеченно трудившемуся Анатолю. Сообщник, закатав рукава рубашки и прикрепив ремешком к глазу огромное увеличительное стекло в медной оправе (ремешок, охвативший голову, походил на пиратскую повязку на глазу, в коей щеголял персонаж какого-то французского водевиля), работал неспешно и сосредоточенно: ловко манипулируя крохотными пинцетиками и еще какими-то ювелирными приспособлениями, он аккуратно разгибал лапки оправы, бережно извлекал драгоценные камни и укладывал их рядками на кусок черного бархата – большие к большим, средние к средним, ну, а мелких там не было вовсе…
– Уф-ф-ф… – вздохнул Анатоль, небрежно отбрасывая лишившийся всех камней браслет в кучку золотых вещиц, выглядевших теперь нелепо и непритязательно. – Все…
Ольга заботливо придвинула ему полный бокал шампанского, каковой Анатоль осушил, словно стакан воды в жаркий день. Он откинулся на спинку кресла, блаженно потянулся, не сводя глаз с нескольких рядков камней чистейшей воды:
– Ну что же, изящно проделано… И должен признать, что главная заслуга принадлежит тебе, милая Оленька…
– Как ты меня назвал? – спокойно спросила Ольга.
– Как тебя и следует называть, – усмехнулся Фельдмаршал. – Ольга Ивановна Ярчевская, воспитанница покойного генерала Вязинского и, соответственно, крепостная камергера Вязинского… Видишь ли, доискаться было нетрудно. Из твоих скупых рассказов недвусмысленно следовало, что дом, где ты воспитывалась – из лучших. Отлучившись вечерком, я как раз и навел справки, порасспрашивал, не умирал ли в последние дни кто-то знатный и не приключалось ли в связи с этим каких-то… эпатирующих неожиданностей. Мне буквально сразу же исчерпывающе рассказали…
– Что, это получило огласку? – настороженно спросила Ольга.
– Ого! Об этой истории уже говорит весь Петербург. Я думаю, господин камергер рассчитывал добиться своих целей в кратчайшие сроки и вовсе не рассчитывал, что тебе удастся бежать…
– Ну, в общем, так и было, – сказала она осторожно.
– А получилась совершенно ненужная ему огласка, – сказал Анатоль с нескрываемым удовольствием. – Камергер мне никогда не нравился, так что сочувствовать ему не собираюсь…
– И что ты теперь намерен делать? – спросила Ольга все так же настороженно.
– Делать… А какая мне разница, Полина ты или Ольга? Эти мелочи ни на что не влияют.
Он разделил камни на две кучки, крупные и средние, бережно завернул каждый в плотную пергаментную бумагу, потом положил кучки в два замшевых мешочка и один пододвинул Ольге:
![Александр Белогоров - Большая книга ужасов. 18 : Черный фотограф. Бунт марионеток [повести]](/uploads/posts/books/276968/276968.jpg)
