Екатерина Лесина - Наират-2. Жизнь решает все
Не дослушал, снова повернулся. И ведь битый час уже сидит и ничегошеньки делать не пытается. Хоть бы словечко ей сказал, авось бы сквозь сон да услышала? За руку б взял или еще чего придумал, так нет же. Одно слово, мужик, оглобля бесчувственная.
От волнения иголка пошла косо и пребольно ужалила в палец. И почудилось Зарне, что это собственная бабка на нее сердится: дескать, сама-то хороша, внученька, врешь человеку, в глаза глядючи, злое наговариваешь.
Переживает он, по правдочке-то. Вон едва заметно глаз дергается, как и щека, шрамом перетянутая. И сам шрам будто бы бледнее стал. Руки, которые — вот уж точно не к кемзалу — в заусенцах и бляшках мозолей, в кулаки сжалися.
В двери сунулся Ирджин, произнес:
— Пора.
И снова исчез в коридоре. Кружит над девонькой, как коршун. А есть и Паджи, и еще кто-то, за домом присматривающий, да так пристально, как даже бабка не следила за девичеством своей внучки Зарнушки.
Зарна еще ниже склонилась над вышивкой, а потому не увидела, откуда шрамолицый достал цепочку: нарядную, сплетенную из тонких звеньев, украшенную зелеными камушками.
— Пригляди, чтоб не украли, — попросил, обвивая худое девонькино запястье. Увидел порезы, помрачнел, но спрашивать не стал, наверное, сам все понял.
— Пригляжу, — ответила Зарна и добавила: — Туточки ее не обижают. Туточки спокойно.
— Хоть где-то, — непонятно сказал он, поднимаясь. — Ты… На вот, возьми.
Серебряная монетка скользнула в Зарнину ладонь, обожгла бабкиным укором — неправильно это с двух хозяев кормиться.
— Возьми-возьми. И если вдруг ей случится в себя придти, то передай, что я все еще не наир. Я вернусь.
Зарна и передала Ласке, все как было. А потом, повинуясь невысказанной вслух просьбе, долго и подробно рассказывала о шрамолицем. Куда как подробнее, чем за день до того Кырыму. Ну да тому и Ирджин доложится.
— Не наир… — девонька гладила цепочку, останавливаясь на глазках-камушках. — Если не наир, то и вправду вернется. Только зачем, а? Почему ты не сказала ему правды? Незачем возвращаться. Ничего он не изменит! И менять уже нечего. Все. Кончилась жизнь. Моя кончилась. А его — следом…
— Не тебе решать. И не ему. Один Всевидящий над миром властен, — возразила Зарна, на том разговор и закончился.
А денечка через два после него толстая кухарка, с которой Зарна нет-нет да разговаривала о том и о сем, принесла новость: поутру в Белые ворота вошел поезд под синими бунчуками и стягами Тойвы-нойона.
В Ханме начинался сбор к Великому Курултаю.
Триада 3.3 Туран
Трудно удержать власть новому государю. Трон, каковой видится малым людям твердыней, подобен крепости с глиняными стенами. Сила же и верность подданных — вот камни истинной власти, и подобно раствору строительному крепит камни сии страх и разумение, что без властителя воцарится хаос вечной войны, в которой не будет счастья, но одно разрушение…
РуМах, трактат «Владыка: о силе и слабости»Оглядываясь пройденному пути, паче всего жалею о глупости своей. Я впитывал лживую мудрость с пергамента и ненасытно вкушал велеречивые советы. Я верил, что малая кровь способна остановить кровь большую, а одна смерть — сотни и тысячи смертей.
Каждая буква во «Владыке» напитана подобными мыслями, а каждое слово вопиет о том, что цель оправдывает средства.
Я же говорю: средства способны обесценить цель.
Но боюсь, что уже не буду услышан…
Звяр Уркандский, малоизвестный трактат «Урок бурундука, или Основательно о трех уродцах»Ножи легли в ладони, как родные. Прильнули шероховатой кожей рукоятей — наверняка какая-нибудь морская тварь — срослись с новым хозяином. Такие ножи не купишь просто так, их человек под себя делал, под свое сердце и ненависть, которая паче любви будет.
Туран в последний раз провел широким лезвием по бруску. Пусть в искусстве заточки он так и остался посредственным учеником, но этим ножичкам, грубым и тяжелым, его неумелые руки по нраву. Такими ножами не вяжут узоров в поединке, легчайшими прикосновениями расцвечивая чужое тело алым, такими рубят. Грязно, но действенно.
Вот тебе и побережники-смертники, мясо на развлечение толпы. Пусть сами сгинули, но и убийц своих, ряженых, в демоновы печи утянули, да еще и кой-каких зрителей в придачу. Приласкала тогда Ханму Благословенная Камча, пусть не в полную Курултаем освященную силу, но и малого удара хватило, чтобы горели люди в гигантских кострах-кобукенах.
Хотя если бы не та бойня, не видать Турану двух отличных ножей. Стоили они того, чтобы ударами, перебежками, скольжением между мечущимися фигурами, низким прыжком за спину стражника пробираться к лежбищу мертвых артистов. О ножах не думал, уйти пытался, понимая, что в этой круговерти куда ни сунься — везде опасно: или затопчут, или зарубят. Ревело пламя, орали люди, пытаясь вырваться, визжали раненые и драло глотки несчастное зверье, запертое на кораблях. Два дня ушами потом маялся. Но уходить только так и надо было — через трупы и окончательно опустевший пятачок вокруг них. Там, лежа среди изломанных тел, удалось подгадать нужный момент для рывка, а заодно и выковырять, путаясь в синих рукавах, эти самые ножи. Жаль, лицо их хозяина не запомнилось. Должен ли ему теперь Туран? Должен, наверное. Он последнее время много кому должен. Часть зароков сам себе назначил, часть получил против воли. Но рассчитываться надо по всем. Из мелочей: манцыг для Вирьи вышел отменный. Правда, мальчишке досталось от силы две горсти, остальное тегин — каган? — съел. И лезло ж ему в глотку, не стояли над душой загубленные? Видать не стояли. И сам Туран был хорош, весел непомерно после празднества этакого, заедал дымную горечь манцыгом, запивал вином. А вот крылана едва притронулась. Странная она, воистину — примиренная.
Но Туран не такой. Он понял, как жить по правилам Наирата: на удар следует отвечать ударом. А лучше, если бить раньше, не глядя и не щадя. В этом смысл, сила и спасение. Для всех.
Туран обернул ножи войлоком и отложил. Тщательно вымыл руки и плеснул воды на голову. Тратить время на вытирание луж не стал, быстро собрался, вышел на улицу через черный ход и нырнул в неприметный проулок.
Старая ива полоскала космы в реке. Под плотным пологом ветвей давно образовалась заводь, собственный мирок, где обитали без счета личинки стрекоз и два карпа. Берег, видевший солнце лет семьдесят назад, плавно выходил из-под темной глади, чтобы, выбравшись из воды окончательно, разлечься песчаной косой. Именно сюда наведывались редкие гости, вроде выдры с подпаленным правым боком и вовсе неопасной водяной змеи. Или, как сегодня, молодой мужчина и девушка.
