Антон Орлов - Сильварийская кровь
Женщины принялись рассуждать о том, как повезло этой Туане, и какое же это счастье, когда тебя берет на содержание богатый покровитель. Сабину нисколько не смущало присутствие парня, которого она наметила себе в мужья. Мареку даже показалось, что все это говорится ему в назидание: стань таким, как маркиз Шликерхарт, – и тобой будут гордиться!
«Сегодня притащу доску и заколочу дыру, а завтра утром рвану отсюда. Хватит».
– Я пойду сейчас, чтобы до сумерек все сделать.
– Если увидишь там еще какое добро – целый стул, или штору, или что из посуды, тоже бери, -напутствовала его Сабина. – Обустроим свое гнездышко по-людски. Я бы сама с тобой сходила, да у меня стирка. И не суйся больше ни в какие мордобойства, чай, не пятилетний уже, остепениться пора!
Госпожа Селеста с одобрением кивала, потом заметила:
– Что-то он побледневший какой-то, скисший с лица… Голову бы не напекло. Надо шляпу ему дать. От широкополой соломенной шляпы Марек сперва хотел отказаться, но передумал: дополнительная
маскировка. В таком виде, да еще с рюкзаком за спиной, он похож не на беглого четвертьэльфа, а на деревенского паренька, приехавшего в город на заработки.
Малый мост издали напоминал длинное насекомое на тонких ножках, впавшее в меланхолию прямо посреди слепящей отраженным солнцем реки. Вблизи было видно, что его облепило множество рыболовов с удочками. Один из них развалился на шикарном лакированном стуле, обитом вишневым атласом. Не иначе, этот стул пришел сюда с тех самых мебельных россыпей, куда направлялся Марек.
Царство дремлющей крапивы, деревянных заборов и домиков, похожих на старые грибы, простиралось до реки, дальше начиналась совсем другая жизнь.
Одетая в светлый камень набережная. Галантерейные и цветочные лавки, шляпные мастерские, кофейни, аптеки, трактиры, танцзалы. Вывески с картинками, окруженными вязью надписей на нескольких языках. Сборчатые тенты над витринами отбрасывают на лица лиловые отсветы. Настоящей сутолоки пока еще нет – это район из тех, что начинают жить в полную силу при свете фонарей.
Пообедав в кофейне и съев на десерт мороженое, Марек подумал, что возвращаться к Сабине совсем не обязательно. Потом решил, что стенку он им все-таки починит и сразу после этого попрощается.
Он никогда раньше не бывал на улице Розовых Фонариков, но ему подсказали: вон за той лавкой, где на вывеске изображен тролль, похожий на золотого истукана, будет переулок, дойдешь до конца, повернешь налево, еще раз налево – и попадешь, куда надо.
Вывеска с троллем гласила: «Здесь лучшие лосьоны с блеском для чешуи!»
После первого поворота навстречу попалось патлатое существо неопределенной расовой принадлежности, в изодранном зеленом балахоне, тащившее дверцу от шкафа с инкрустированными перламутровыми рыбками, и Марек понял, что находится на правильном пути.
Улица как улица. Нарядные особняки с клумбами, скульптурами и зеркальными шарами. В этот час тут еще спят и гостей не видно, только перед одним из подъездов стоит, перекрывая тротуар, длинный золоченый паромобиль, сверкающий, как солнечная колесница Яра-Вседержителя, и в придачу украшенный торчащими во все стороны драконьими шипами. Надо понимать, шипы для того, чтобы никому не повадно было шоркнуть бортом о борт или посторониться без должного проворства. Такими машинами обзаводятся господа, у которых немереные кучи денег и столько же самомнения. Марек под своей широкополой шляпой презрительно ухмыльнулся.
Рядом с этим транспортным средством жарились на солнце двое молодчиков в богатых ливреях, внутри сидел шофер. Марек спинным хребтом почувствовал их взгляды – враждебные, оценивающие, выворачивающие наизнанку.
Это не просто лакеи. Охранники. И, похоже, он им не понравился. Решили, наверное, что парень в простецкой шляпе собирается что-нибудь стащить. Он и собирается, только не у них, а в доме напротив, и не стащить, а забрать ненужное.
Ворота и двери настежь, чернеют окна, лишенные рам, внутри виднеются ободранные стены. Из недр разоренного особняка доносятся грохот и голоса рабочих.
Обогнув дом, Марек увидел свалку. Там рылись двое старьевщиков-людей и приземистая, как тумбочка, гнома в зеленой шляпке с кокетливым букетиком. На новоприбывшего выжидающе посмотрели, но ничего не сказали. Скоро он нашел добротную полированную доску подходящего размера, взял под мышку – в самый раз по длине руки – и ретировался на улицу.
Там прибавилось действующих лиц: на крыльцо особняка, возле которого была припаркована шипастая золотая машина, вышел молодой человек в сопровождении двух троллей-телохранителей. Из-под его кружевных манжет выглядывали массивные тусклые браслеты. Собрат по несчастью. Это было первое, что отметил Марек. А второе – они с этим парнем знакомы, это же Довмонт норг Рофенси!
Его лоб прикрывала широкая парчовая повязка, расшитая жемчугом, глаза под ней блестели нездорово и раздраженно. Белокурые локоны рассыпались по голубому атласу камзола, как побеги умирающего вьюна. Лицо выглядело изможденным, потускневшим, черты заострились, как будто за прошедшие несколько дней Довмонт состарился на три десятка лет. То-то Марек не сразу его узнал.
– Эй, малый! Ты, с доской!
– Чего? – не останавливаясь, отозвался Марек.
– Кланяться надо, когда мимо господ идешь! – Молодчик в ливрее надвигался на него вразвалку, нехорошо ухмыляясь, но за мнимой неповоротливостью угадывалась хватка тренированного бойца.
– Я иду своей дорогой, вам не мешаю. -Тебе сказали, стой! Шляпу сними!
Марек, из-за своей увесистой ноши, не успел увернуться. Сбитая шляпа упала на мостовую.
– Эльф! – подобравшись, крикнул молодчик. – Спасайте хозяина!
Остатки ухмылки метались по его сытой физиономии, как застигнутая ливнем курица по двору. Марек уже понадеялся, что все уладилось: его приняли за опасного темного эльфа и сейчас отвяжутся, но Довмонт, профессионально оттесняемый к двери, из-за спин своих дуболомов успел-таки его разглядеть.
– Стойте, дурачье! Это некто Ластип. Он здешний. Ублюдок честного лавочника и шлюхи-мамаши.
– А ты – скотина!
Удар в живот заставил Марека согнуться и выронить доску. На лице врезавшего ему лакея опять расцвела ухмылка.
– Тебя, я слышал, из дома выгнали? – процедил Рофенси, подходя ближе. – Папочка не простил мамочке позора, и ты больше не наследник семейного предприятия, а вшивый уличный голодранец, доски воруешь!
Задыхаясь от боли, Марек в то же время порадовался, что они догадались разыграть спектакль с «изгнанием». Иначе Довмонт наверняка постарался бы так или иначе навредить его родителям.
