Николай Басов - Доказательство человечности
Что такое, принцесса опять отошла в сторону, чтобы полюбоваться на избитого, теряющего сознание Лотара? Как хорошо, когда тебя не добивают твердыми, как камень, кулаками и ногами… Как хорошо, что это еще не кончилось…
Но уже в следующее мгновение принцесса принялась отрабатывать на нем самые сокрушительные, самые чудовищные удары — головой в челюсть, коленом в горло, подъемом ноги по почкам, под его маленькую и тонкую медную нагрудную пластину, затяжные серии прямых по печени…
Когда она отвалилась от Лотара на этот раз, он стоял на одном колене, но еще не упал. Он смотрел на принцессу, и в голове у него была только одна мысль — а ведь Нуриман не показывается, она бьется одна, а он ничего не может с ней поделать…
Нуриман в самом деле не атаковал его: то ли не оправился от ран, которые ему все-таки нанес Гвинед, то ли было что-то еще, чего никто, кажется, не знал. Лотара это удивило, теперь-то его, драконьего оборотня, так легко прикончить, он же не способен даже поднять руки и к тому же безоружен… Безоружен?
Принцесса оказалась теперь сзади и слева. Лотар сделал незаметное движение. Он молился, чтобы она ничего не заметила. Она и не заметила, она торжествовала, смеялась, закидывая голову назад.
Она что-то говорит, это хорошо. Когда человек… или даже не человек, неважно… кто-то говорит, он, теряет бдительность.
— Я сожру тебя, чужеземец, а из твоих костей сделаю волынку. Говорят, это очень приятно — играть на волынке, сделанной из твоего главного врага. А ты был врагом хоть куда, Желтоголовый. Даже я в какой-то момент чуть было не согласилась выпустить тебя, в обмен на Сухмета и твоего друга с севера. Да, был такой момент, чужеземец…
— Я бы не ушел без них, — проговорил Лотар и не узнал собственного голоса. Он не узнал и слов, которые произнесли его разбитые губы. Но главное, он дразнил ее, а это было необходимо, иначе она могла насторожиться. Дразнить ее сейчас важнее, чем все остальное. — Мне не нужна моя жизнь. Мне нужна твоя жизнь, по-прежнему нужна мне, фальшивая принцесса, лживая красавица, продажная кукла…
— Все, чужеземец. Ты зажился на этом свете, — четко, разом отсмеявшись, произнесла Мицар. — Молись, тебе осталось жить ровно одно мгновение.
Она шагнула вперед, подняла руки над головой, сжатые замком, чтобы удвоить силу удара. Ее живот, залитый его кровью, оказался перед ним… На мгновение Лотар подумал, что так и не сумел ни разу достать ее Гвинедом… И тогда он ударил ее.
Принцесса замерла, словно корабль, который всей своей массой налетел на невидимый и смертоносный подводный риф. Она неуверенно опустила глаза вниз и тогда увидела, что из правого кулака Лотара торчало жало мантикоры, которое он незаметно достал из своей слегка смятой ее ударами нагрудной пластины
Жало было черным, чешуйчатым, причем края чешуек, как у гарпуна, мешали вытащить его назад. А ближе к острию между чешуйками запеклась черная жидкость, некогда бывшая ядом мантикоры, который убил даже ее саму — зверя, способного за считанные мгновения вылечивать любую рану.
Жало воткнулось в ее напряженную брюшину не больше чем на пару дюймов. Неимоверным усилием Лотар поднял вторую, напрочь отбитую бесчисленными блоками руку, уперся и с силой продвинул жало глубже, еще глубже, потом еще чуть-чуть…
Он поднял голову. Он стоял теперь перед ней на коленях, и его черные, запекшиеся от крови глаза смотрели в ее неподвижное, нечеловечески прекрасное лицо. Принцесса перевела, вращая одними лишь зрачками, взгляд на негр. Их глаза встретились.
— Это не сталь, не медь, не металл… — прошептала она.
— На этот раз ты угадала, — сказал он.
Голова у него закружилась. Он оперся рукой о светящиеся камни. Но рука тоже не могла удержать его, и он упал. Глаза его оставались открытыми, потому что он хотел видеть, как принцесса отшатнулась, как она опустила руки, дотронулась до живота, из которого уже била ее горячая кровь, и как закричала, не беззвучно, подобно Нуриману, а так, как кричит человек или, вернее, как кричит дикое, сильное животное, полное жажды жизни, но сознающее, что никакая жажда жизни не удержит его здесь, в этом прекрасном, сверкающем мире.
Он не хотел пропустить ни одного мгновения из тех, когда принцесса упала на россыпь светящейся гальки и стала биться, отравленная ядом мантикоры. Она ничего не могла теперь сделать с этим оружием Лотара, потому что даже Нуриман был бессилен против него. Она должна была умереть.
Но еще до того, как она умерла, до того, как погасли ее горящие красным Нуримановым огнем глаза, потому что демон вынужден был оставить свою мертвую служанку и вернуться в непроницаемые для человеческого ума бездны холодного мрака, еще до того, как победа оборотня стала окончательной, Лотар потерял сознание. Он тоже не мог остаться в этом мире, хотя все еще был жив. Силы его хватало, чтобы заставить сердце гнать кровь по разорванным, растерзанным венам, но смерть его была так же неминуема, как и смерть Мицар.
ГЛАВА 27
Лотар открыл глаза. Над ним склонились два лица. Рубос из Мирама, кажется, улыбался. Гигант полагал, что самое трудное позади, если Лотар смотрит на них. Но Сухмет был более сведущ, и лицо его было встревожено.
Лотар разлепил соленые от крови, потрескавшиеся губы. Но Сухмет не стал дожидаться, пока он выдавит из себя вопрос.
— Да. — Для верности он кивнул головой. — Она умерла, и смерть ее была ужасна.
Лотар улыбнулся кончиками губ.
— Я поклонился ей перед боем. Как ни странно, именно это спасло меня. Я пытался думать о ней без ненависти.
— Ты великий воин, Лотар, — произнес Рубос. — Не думаю, чтобы кто-либо еще мог сделать то, что сделал ты.
Как ни встревожен был Сухмет, он все-таки покосился на мирамца, словно был не согласен с ним или находил во всем происшедшем какой-то недостаток. Но это заметил только Лотар. Он с нежностью смотрел теперь на них обоих и поразился тому, как эти два совершенно различных человека составляют все, что у него есть дорогого в мире. Он даже не знал, беден ли он, или сказочно богат оттого, что они у него есть.
— Нужно… — Больше он не сумел издать ни одного членораздельного звука, но Сухмет все понял и так. Он покачал головой и раздельно произнес:
— Нет, жало мантикоры мы доставать не будем. Никто не знает, что может произойти, если из нее вытащить его. Рубос удивленно перевел на него взгляд.
— Не думаешь же ты, что она оживет, если мы выдернем эту адскую колючку? Сухмет был непреклонен.
— Не знаю, господин. И никто не знает. Слишком сильные поля сошлись здесь, в этом зале, и никто не может ничего сказать наверняка. — Рубос не сводил с него изумленного взгляда, тогда Сухмет добавил: — Ты же не хочешь, чтобы по этим темным лабиринтам нас еще преследовала принцесса-зомби?
