Роберт Джордан - Новая весна
Из-за колонны прямо перед девушкой вышел ее отец, на нем была длинная куртка, которая по меньшей мере год назад вышла из моды, полосы цветов Дома Дамодред спускались от стоячего воротника до колен и даже ниже. Он был очень высок для кайриэнца, лишь на дюйм ниже шести футов, волосы, скорее седые, были собраны в узел на затылке. Он всегда держался прямо, как клинок, разве что изредка нагибался, чтобы обнять свою дочь, когда та была маленькой. Но теперь плечи его поникли. Морейн не могла понять, почему при виде него ей внезапно захотелось плакать.
– Морейн! – произнес он, и озабоченность прочертила еще несколько морщинок на его ласковом лице. – Ты должна немедленно пойти со мной. Твоей матери совсем плохо, девочка. Она умирает. Если пойдешь к ней сейчас же, ты еще успеешь.
Это было уже чересчур. Ей хотелось зарыдать. Ей хотелось кинуться вслед за ним. Но Морейн не сделала ни того ни другого. Плетение завершилось внезапной вспышкой, и на них посыпались весело танцующие искорки. Это зрелище казалось сейчас особенно горьким. Она открыла было рот, чтобы спросить, где находится ее мать, и тут увидела за спиной отца вторую звезду, выложенную красной плиткой над колоннадой, как раз там, где он появился перед ней.
– Я люблю тебя, отец, – спокойно промолвила Морейн. Свет, как может она оставаться спокойной? Но это необходимо. – Прошу тебя, скажи матери, что я люблю ее всем сердцем.
Проскользнув мимо него, Морейн захромала ко второй звезде. Ей показалось, что отец зовет ее, бежит за ней и хватает за рукав. Но в голове туманилось от усилий сохранять спокойствие на лице и твердый шаг. Вообще-то говоря, она спотыкалась, но по-прежнему шла не торопясь и не мешкая. Морейн шагнула меж двух желобчатых колонн, миновав звезду...
...и обнаружила, что стоит, пошатываясь, в круглой белой комнате и отраженное пламя высоких светильников слепит ей глаза. Память одним махом вернулась к ней, едва не швырнув на колени. Потеряв способность думать в затопившем ее потоке воспоминаний, она сумела сделать еще три шага, потом споткнулась и остановилась. Она помнила все, каждое плетение, каждую полученную ей рану. Все свои ошибки, все отчаянные усилия сохранять хоть какое-то внешнее подобие безмятежности.
– Завершено, – нараспев проговорила Мериан, громко хлопнула в ладоши. – Да не будет никто говорить о том, что произошло здесь. Мы молча разделим случившееся с той, кто пережила это. Завершено. – Вновь она громко хлопнула в ладоши, и голубая бахрома ее шали закачалась. – Морейн Дамодред, сегодняшнюю ночь ты проведешь в молитве и размышлении о том бремени, которое взвалишь на себя утром, когда наденешь шаль Айз Седай. Завершено. – И в третий раз она хлопнула в ладоши.
Подобрав юбку, Наставница Послушниц двинулась к двери, но остальные сестры быстро подошли к Морейн. За исключением Элайды, как заметила девушка. Кутаясь в шаль, словно внезапно почувствовав холод, Элайда выходила из комнаты вместе с Мериан.
– Примешь ли ты Исцеление, дитя мое? – спросила Анайя. Она была на ладонь выше Морейн, простота ее лица почти преобладала над безвозрастностью и делала ее больше похожей на фермершу, чем на Айз Седай, несмотря на хорошо скроенное голубое платье с искусной вышивкой по рукавам. – Не знаю, зачем я спрашиваю. Тебе не так сильно досталось, как кое-кому из тех, кого я видела, но все же вид у тебя не слишком здоровый.
– Я... прошла? – спросила она с изумлением.
– Если румянец считать нарушением спокойствия, никто никогда бы не получил шаль, – ответила Анайя, со смехом расправляя собственную.
О Свет, они все видели! Разумеется, должны были видеть. Но Морейн тут же припомнился ошеломляюще красивый мужчина, который подхватил ее на руки и принялся жарко целовать, едва она начала сорок третье плетение, – и мгновенно вспыхнула. Они это видели!
– Анайя, тебе вправду стоит Исцелить бедную девочку, пока она не упала в обморок, – сказала Верин. Низенькая, пухлая, с задумчивыми глазами, она носила красновато-коричневое платье из превосходной шерсти, поверх которого была накинута шаль с коричневой бахромой. Морейн любила Верин, однако, увидев сейчас свою одежду в руках Коричневой сестры, она ощутила в душе холодок.
– Думаю, ты права, – сказала Анайя и, сжав голову Морейн ладонями, стала направлять Силу.
Нынешние раны были гораздо серьезнее ссадин рубцов и синяков, которые оставляла ей Элайда, и на сей раз Морейн почувствовала, что ее скорее сковали ледяной коркой, нежели окунули в холодную воду. Но по завершению Исцеления все ее раны, порезы и ушибы исчезли. Осталась лишь усталость, и, она, казалось, давила даже тяжелее, чем прежде. И еще Морейн просто умирала от голода. Сколько она пробыла там? Приобретенное в результате занятий чувство времени отказывалось ей служить.
Коснувшись кошеля, Морейн удостоверилась, что книжечка по-прежнему на месте. Большего при сестрах она позволить себе не могла. Кроме того, ей очень хотелось вновь оказаться одетой. Но ей не давал покоя один вопрос, и ответ на него она хотела услышать. Ее испытания были не просто делом случая, они зависели от воли тер’ангриала не полностью. Повторявшие раз за разом посягательства на ее скромность не оставляли в этом сомнений.
– Последнее испытание было очень жестоким, – произнесла Морейн; она держала платье в руках, но не спешила натянуть его через голову. Медлила, чтобы посмотреть на лица Айз Седай.
– О случившемся не следует говорить, сколь бы жестоким оно ни было, – твердо ответила Анайя. – Никогда и никому.
Но Юан, стройная сестра из Желтой Айя, метнула быстрый взгляд на дверь, и ее серые глаза сердито сверкнули. Вот оно что! Мериан не принимала участия в испытании. Элайда действительно добивалась провала Морейн и стремилась к этому больше, чем все остальные, иначе бы арафелка не выказала такого неодобрения. Вот оно что.
Три другие сестры отправились по своим делам, но Анайя и Верин проводили Морейн обратно на первый этаж, причем иным путем, нежели тот, которым девушка спускалась сюда. Когда они оставили ее, Морейн отправилась в ту комнату, где они с Суан провели столько дней, переписывая имена, и обнаружила там за работой двух женщин-писцов. Они выглядели усталыми и не особо обрадовались, когда их прервали расспросами о какой-то Принятой, о которой они и слыхом не слыхивали. Возможно ли это? О Свет, возможно ли?
Морейн поспешила на половину Принятых – и за спешку трижды удостоилась выговора от сестер. До завтрашнего утра она все еще оставалась Принятой, – а она едва не бежала. Но ни в комнате Суан, ни в собственной комнате Морейн подруги не оказалось. И поскольку теперь поездки для переписи имен заканчивались раньше, а середина дня давно миновала, Морейн принялась заглядывать и в другие кельи, пока не нашла Шириам и Мирелле. Они сидели возле камина в комнате Мирелле, где маленький коврик украшала потрепанная красная бахрома, а умывальник и кувшин были голубыми.
