Екатерина Оленева - Невеста для Мрака (СИ)
Виттэр отступил на шаг, разводя руки в стороны, словно демонстрируя самого себя:
— Как вы меня находите, сударыня? Вам нравится, то, что вы видите?
Все вокруг притихли, с жадностью прислушиваясь к намечающемуся диалогу между нами.
— Мне больше нравится то, что любоваться вами мы будем недолго.
— Простите, — улыбка наглеца стала ещё шире, — не понял, что вы имеете ввиду?
— Вчера вечером, когда мы обсуждали ваши прелести с королем, я обратила его внимание на то, что вы излишне бледны, маэстро. Я так же высказалась за то, что свежий воздух наверняка пойдёт вам на пользу. Вам следует жить в деревне.
— Вы так добры, ваше величество. Я уже не раз замечал, что у дам нежные сердца! — экзальтированно воскликнул Виттэр. — Боюсь только, что его величество не согласится со мной расстаться.
— Не бойтесь, — улыбнулась я.
Наши голоса были мёд и сахар, амброзия небесная. Сыгранная на арфе мелодия не могла бы звучать нежнее.
Зато каждое слово так и сочилось ядом.
Придворные не дышали. Каждый прикидывал, с какой интенсивностью, и кому из нас с Виттэром следует лизать пятки? Надеюсь, у них хватит смекалки сделать правильный выбор? Вчера я поспособствовала аресту принца, сегодня грожу опалой многолетнему королевскому фавориту. Со мной следует считаться, правда?
Глава 18
Фрейлины приготовили ванну, добавив в воду ароматических эссенций. Комната заблагоухала назойливыми въедливыми запахами. Кто-то из девушек грел простыни, кто-то расправлял над паром ночную рубашку, сплетённую из тончайших кружев. Огромное царственное ложе, застланное шёлковыми простынями, выросло в моём воображении до размеров чёрной горы и представлялось жертвенным алтарём.
Меня едва успели облачить в утонченно-белоснежный ночной наряд, как послышались шаги и распахнулись двери, пропуская короля.
В странной игре света и тени Дик*Кар*Стал казался гораздо выше ростом, чем был в действительности.
— Добрый вечер, душенька, — скользнул по мне взглядом он. — Все свободны, — мановением руки он отпустил моих дам.
На город надвигалась очередная буря, холодный осенний воздух воевал с остатками лета. Одна за другой полыхали зарницы, озаряя нижние края туч, нависших над дворцом.
При вспышках мертвящего серебренного света я получала возможность отчетливее видеть резкие черты моего повелителя. В его взгляде, в улыбке мерещилось нечто мстительное, холодное, хотя глубоко посаженные, серые, как камни, глаза казались печальными, а не злыми.
Было слышно, как на стекло упали первые капли. Потом ещё и ещё. Спустя мгновение ливень хлестал, барабаня по кровлям, словно боевой там-там. Пламя плясало в камине, шевеля тени вокруг.
Король потянулся к моим волосам. Весьма умело, в одно мгновение высвободил одну за другой несколько шпилек, и я почувствовала, как локоны тяжелой волной падают на спину.
Снова вспыхнула молния. Гром пророкотал совсем близко.
Дик*Кар*Стал взял меня пальцами за подбородок и рывком заставил запрокинуть голову:
— Моя королева, — прошептал он, глядя мне в глаза, — мой воплотившийся демон…
Резкий порыв ветра захлопнул ставень за стеклом. Стало темнее. Нас окружила почти полная тьма.
— Вы молчите, сударыня? — в голосе его зазвучал сарказм. — На людях у вас для меня всегда находится множество слов, но стоит остаться наедине, словно печать смыкает ваши уста.
Дождь полил сильнее, хотя это и казалось невозможным. Очередная кривая молния расколола свинцовый мрак. От оглушительного раската небо словно содрогнулось. Гроза несла с собой стужу и тьму. Огонь в камине с ними больше не справлялся. Дождь за окном шумел монотонно и сильно, точно река.
Дик*Кар*Стал улыбнулся одними лишь уголками губ:
— Мне давно следовало заметить, что вам холодно. Вы совсем замерзли, моя королева…
Через мгновение я почувствовала, как пол ушёл из-под ног — Дик*Кар*Стал легко поднял меня на руки. Он усадил меня к себе на колени, словно маленькую девочку. Мои руки лежали на его груди, я ощущала биение его сердца. Ритмичные, упругие толчки. Вспомнилось, что со дня последнего принятия кровавой жертвы истекло слишком много времени. Магический голод. Первые предвестники.
— Дик*Кар*Стал?..
— Что?
— Не говори ничего. Просто люби меня.
И в следующий момент ощутила прикосновение его горячих, сухих губ.
Мы оба изнемогали от грозы, бушующей в наших телах, бьющейся в наших венах.
Удары дождевых капель били по ставням, по стёклам, по стенам и крышам…
Это соитие отличалось от того, что было между мной и Дик*Кар*Сталом прежде. Он, больше не пытался проявлять деликатность, сжимал меня в объятиях горячо и страстно. Я видела над собой сияющие, словно драгоценные камни, отливающие серебром, глаза. Тяжёлое дыхание спорило с шумом дождя.
Словно река, которой уже нет сил сопротивляться, влекла нас, как водоворот, к тёмному порогу.
— Сиобрян…
Ночь вместе со мной прислушивалась к звучанию его имени.
Дик*Кар*Стал встал и отошёл к жаровням, чтобы расшевелить тлеющие под пеплом угли.
Дождь теперь лишь слабо шелестел. Из водостоков журчала вода. Позвякивали петли на ставнях. Буря прошла.
Спустя несколько минут он вернулся в постель, неся с собой бокалы с вином и вазу со сладостями.
— Надеюсь, вы любите сладкое, моя королева?
Длинные пальцы легко удерживали высокий красный бокал с золотым ободком по краю. Дик*Кар*Стал поднял его, взглянув на содержимое в свете пламени, пригубил.
— Сколько вам лет, сударыня?
— Девятнадцать, — ответила я.
— Девятнадцать? Почти дитя.
Пламя жаровни отражалось в его застывших глазах.
— Ты знаешь, что такое любовь, девочка? Золотой песок. Сколько ж дней нужно просеять, сколько лет жизни пропустить через ладонь, чтобы отыскать хоть малую крупицу? А когда отыщешь, страшно бывает даже дышать над нею. Когда теряешь тех, кого любишь, теряешь самое дорогое в этой жизни. Человек существо слабое, несовершенное, — с уверенностью продолжал Дик*Кар*Стал, — он должен бояться. Потому что, когда человек теряет страх, он превращается либо в бога, либо в дьявола. В жизни с годами все меньше и меньше хочешь чего-то, всё реже и реже чего-то боишься. Лишь одно не утрачивает значения никогда: жизнь любимых людей. Лишь одно не утрачивает ценности — сама любовь.
За окном порывами задувал ветер. От этого звука становилось холодно. Я натянула на себя одеяло.
— Тафль всегда был для меня замком печали, — продолжил он. — Стены этого дворца хранят слишком много тайн, боли, интриг и преступлений. В нём никогда не жила любовь. Папенька мой был великий гуманист. Святой человек, как он мог любить своего проклятого сына, отмеченного печатью тёмного мира с самого рождения? Человеку высокого полёта, ему до низких материй никогда не было дела. Мой сын Фабриан похож на деда куда больше, чем мне хотелось бы. Полагаю, когда ему удастся сесть на мой трон, у моих славных подданных вновь появится шанс обворовывать государственную казну. Двор станет охотиться, развлекаться на балах, провинция — приходить в упадок и кое-как сводить концы с концами. Жизнь вернётся на круги своя. Мой сын существо возвышенное, ему не будет дела до мелочей. А я вот зачем-то жизнь положил на то, чтобы изменить невозможное. Горько осознавать, что рано или поздно все твои старания будут развеяны в прах. Вдвойне обидней, что при этом все будут довольны. Даже те, кого ты искренне хотел досыта накормить хлебом.
