Александр Прозоров - Конец пути
Выслеживать же беглеца было просто до наивности. Уже к концу первого дня пути с реки исчезли все следы человеческой деятельности: санные полосы, вешки рыбаков, привалы сборщиков хвороста и охотников, и по реке тянулась только одна-единственная рыхлая полоса — от копыт раджафовского скакуна и двух его заводных коней.
Второй и третий день но сторонам от следов Раджафа снег сохранял девственный вид, но уже на четвертое утро путники обнаружили вокруг своего лагеря строчки лисьих следов — несколько рыжих плутовок явно почувствовали, что тут есть чем поживиться, набить поплотнее пустые в зимнюю пору животики, но подойти к людям так и не рискнули.
— Хорошо, не росомахи, — смел ближний след ногою Олег. — Росомахи тупые и наглые, страха не чуют. Обязательно сумки бы наши разорили. С завтрашнего дня придется по ночам дежурных выставлять, а то можно и вовсе без припасов остаться.
Предосторожность принесла плоды уже следующим вечером: невдалеке от костра появилась четверка поджарых остромордых волков с опущенными мордами, с жадностью приглядывающихся к богатой добыче. Дальнобойного оружия у Олега не было — но даже просто брошенные в сторону хищников снежки заставили тех отступить. Видать, серые бродяги еще не настолько оголодали, чтобы рисковать шкурой ради сытного ужина.
— И где же это племя иши, что должно обитать здесь по берегам? — спросил темноту ведун. — Зверье совсем страх потеряло, вида человеческого совершенно не знает.
Где-то около полудня Середин разбудил купца, предупредил его о серых охотниках, забрался к Урсуле под овчину. Утром и Любовод, и невольница сказали, что волки больше не приходили. Хотя следы должное впечатление на них произвели. Это было странно: обычно серые довольно привязчивы, они рассчитывают если не на добычу, то хотя бы на объедки. А тут — ушли, даже не примерившись толком. Можно подумать, о голоде никогда и не слыхивали.
Разгадка пришла уже утром. Не успели путники проехать и десяти верст — как широкий рыхлый след раджафовских скакунов оборвался, превратившись в утоптанную площадку. Исчез, как и не было.
— Это еще что за фокусы? — не понял ведун. — Морок, что ли, стоит? Так ведь намного его не хватит… Урсула, вперед скачи. Коли в пределах версты новых следов не увидишь, возвращайся. Любовод, справа по берегу пошарь. Я слева посмотрю…
Олег отвернул к ивовому кустарнику, спешился, осмотрел ветки. На них почему-то начисто отсутствовал иней, которого хватало и на кронах деревьев немного выше, и на соседних зарослях. Хотя обломанных ветвей не имелось. Словно кто-то по воздуху тут пролетел, но слишком низко, и макушки ивовые таки зацепил.
Ведун набросил поводья скакуна на толстую ветку, отступил, прошагал немного назад, выискивая удобный проход в лес, и быстро нашел щель среди ивовой стены, по которой тянулась рыхлая борозда. За стеной имелась обширная прогалина. Летом здесь, скорее всего, была топкая болотина, которую даже ивы обжить не могли, но сейчас, в мороз, место казалось идеальным. Места много, уютно, заросли со всех сторон защищают от снега.
— Опа! А это что? — Середин быстро подошел к кострищу, присел. На месте покинутой стоянки лежали чересседельные сумки. Целых три. И два вьюка. — Это что — подарок?
Трогать мешки, опасаясь подвоха, он не стал, прошел вдоль стоянки по широкой дуге.
Следы копыт, копыт, копыт… Человеческие следы — кто-то один ушел в лес. Причем шел он навстречу ровным волчьим строчкам.
— Эй, друже!!! Колдун, сюда иди!
Олег повернулся, побежал на голос, на всякий случай проверив, не примерзла ли сабля к ножнам, но оказалось, что помощь сильно запоздала. И нужна она была отнюдь не купцу.
— Следы копыт я на берегу заметил! — еще издалека начал кричать Любовод. — По ним пошел, глядь: волчьи рядом тянутся! А потом и это…
Перед ним на широкой утоптанной поляне, местами покрытой красными пятнами, лежал конский костяк с жалкими остатками шкуры. Разумеется, волки так чисто его вылизать не могли, но им, похоже, удалось наесться от души. А уж на объедки потом желающих нашлось: и песцы, и лисы, и мышки наверняка от дармовщины не отказались. Все косточки и обгрызли, и обсосали, и даже снег окровавленный подобрали, чтобы добро не пропало.
— Теперь все ясно, — присвистнул Олег. — Похоже, пока великий Раджаф почивать изволил, волки его лошадей шуганули. Те перемахнули кусты и рванули на эту сторону. А потом…
— Вы где?! Где вы все? Господин! — послышался с реки звонкий голос.
— Кажется, Урсула знает продолжение. Идем.
— Вы здесь, господин? — весело поинтересовалась невольница. — А я следы нашла! Обмануть он нас пытался! Лесом объехал да дальше поскакал! Там, за излучиной. Токмо мало следов. Будто один всего конь. Но с подковами, не корова какая.
— Поймал, значит, одного, — кивнул Любовод.
— Точно, поймал. Привязал, верно, там. Сюда за сумками вернулся, взял самые нужные да по прямой через лес к скакуну и ушел. Давай, друже, за мной…
Вместе Середин и купец выволокли сумки из-за куста на лед, здесь на свету осмотрели. Седьмого осколка среди тряпья, веревок и овса не нашлось, хотя в глубине души каждый на такую удачу рассчитывал. Но…
— Но теперь у него нет заводных, овса для скакуна… Может, и еще чего нужного, — подвел итог ведун. — Теперь не уйдет, за пару дней догоним. Попался. Любовод, давай-ка сумки прихватим, авось на что сгодятся. Раскидаем по заводным. И вперед, по коням.
Между тем русло Большого Каима становилось все более узким. Это была уже не та полноводная река, на которой ладья могла легко отойти от возможного врага к противоположному берегу и не опасаться, что до нее добросят волосяной аркан или копье; на которой, словно по обширному озеру, можно идти под парусом и даже лавировать, чтобы лучше ловить ветер. К шестому дню это была уже обычная протока — над ней легко смыкались кроны деревьев, а прибрежные ивы, падая от старости, перекрывали русло от берега до берега. Вечером седьмого преследователи ехали уже по льду узкого ручейка.
— Глянь, друже, — указал купец на россыпь конских шариков, что утонули в рыхлом снегу. — Парят еще и пахнут. Знать, знакомец наш совсем недавно тут проехал. Мыслю я, и часа не прошло. Коли так, к вечеру и нагоним. — Он привстал на стременах и громко заорал: — Эй, подожди! Погоди, приятель! Разговор есть!
С близких деревьев сорвалась стайка мелких птичек и унеслась в сторону.
— Молчит, — немного подождав ответа, усмехнулся Любовод. — Ты позволишь, я его зарублю, друже? Все же моих родичей он истреблял. Опосля перед матерью не стыдно похвастаться будет.
