Меч теней (ЛП) - Гастрейх Карин Рита

Ослабив кожаный шнур, обернутый вокруг ее лодыжек, он провел ладонью по гладкой поверхности ее кожи, изящному изгибу ее голени.

— Воистину, ты прекрасна, Адиана. Даже на невольничьих рынках Эк'Налама редко можно увидеть женщину такой прекрасной формы.

Он поднес ее ногу к своим губам. Ее мгновенное сопротивление возбудило его, как и вкус ее кожи, ароматное масло розы, смешанное с ее собственным сладким ароматом. Когда его рука потянулась к колену Адианы, она отдернулась и свернулась калачиком, как раненый щенок.

Он уселся рядом с ней, нашел ее руки и начал их развязывать. Ее конечности были гибкими, лишенными воли к борьбе. Но Мехнес хотел от нее большего, чем просто согласие.

— Кто такой Джонайас? — спросил он, поглаживая шелковистые пряди ее волос.

Удивление отразилось на ее лице, хотя ей удалось скрыть его за выражением презрения.

— Я думала, ты видишь все нити моего прошлого.

— Его лицо было скрыто в твоих снах. Кто он?

Что-то сломалось в ее выражении, позволив Мехнесу мельком увидеть уязвимость, которую он искал, неохотное осознание того, что у нее не осталось никого, кроме принца Сырнте.

— Он был стюардом моего отца, — ее голос упал до бормотания. — Когда мои родители умерли, и я убежала на причалы, он пришел за мной. Он забрал меня из той жизни и дал мне место в своем доме.

Откровение тронуло Мехнеса.

— Значит, ты звала своего покровителя.

— Почему вы притворяетесь, что близки со мной? — ее голос был твердым, но без огня. — Делайте то, зачем пришли. Это больше ничего не значит.

— Я не притворяюсь, — он взял ее нежную руку в свою. — Я намерен доставить тебе удовольствие.

— Шлюха не испытывает удовольствия.

Мехнес ласкал ее пальцы своими губами, нашел место на запястье Адианы, которое заставило ее вздрогнуть.

— Значит, ты никогда не была шлюхой принца Сырнте.

— Вы… — ярость заглушила ее слова. Она перевела дух и продолжила. — Вы убиваете детей, а потом приходите сюда и говорите со мной так, будто… Из какого гнусного места вы появились? Как можно жить так, как вы, без души и чувств?

— Это сантименты, — он ослабил шнуровку ее сорочки, обнажая сливочный подъем ее грудей. — Хотя ты можешь и не признать это. Я видел много убитых, Адиана: доблестных мужчин и красивых женщин, невинных детей, унесенных силами, превосходящими их разумение. Я давно научился не сожалеть об их уходе. Лучший способ почтить память умерших — это принять оставшуюся нам жизнь.

— Это не жизнь.

— Ах, нет? За что же ты с такой яростью цеплялась в последние дни? Из всех, кого мы нашли в той маленькой школе, осталась только ты. Единственная, кто был достаточно умен, чтобы найти убежище под моим крылом.

— Я не искала ничего подобного.

— Будь верна себе, Адиана. Ты никогда не чувствовала себя более живой, чем сейчас, когда смерть толпится рядом, снова и снова показывая свое жестокое лицо.

— Ты ничего не знаешь о том, что я чувствую.

Он заставил ее замолчать и положил пальцы ей на лоб, прикрывая глаза.

— Я знаю, как ты воспринимаешь мир, мерцающий вокруг тебя. Даже сейчас ты слышишь пульс этого лагеря, ропот моих людей. Каждый запах, каждый звук, каждое ощущение зовет тебя, потому что ты заглянула смерти в глаза и выжила. Ты не можешь закрыть глаза на комфорт этой постели, на тепло моего прикосновения, на запах нашего желания.

Его рука прошла от груди к животу и отдернула складки ее юбки. Она отпрянула, но он обездвижил ее, не торопясь исследовать секреты ее женственности.

Страх и тоска, стыд и отчаяние боролись за контроль над выражением лица Адианы. Он мог чувствовать сладкую боль всех ее ран, вновь открывающихся, усиление пустоты, которая толкала ее к опыту, ощущению, насыщению.

Между ее бедер вспыхнул жар. Мехнес поддерживал нежное, но настойчивое прикосновение, дразнил ее грудь языком и зубами, пока, наконец, она не выгнула спину и не поежилась, сдавленный всхлип сорвался с ее губ.

Он отдернул руку, и на его пальцах блестели признаки ее желания.

— Боги! — слезы текли по ее лицу, и она била его в грудь сжатыми кулаками. — Пусть они возьмут тебя и разорвут на куски.

— Будь осторожна со своими просьбами, Адиана. Кто защитит и утешит тебя, если я уйду?

— Я не забуду этих девочек. Я никогда не прощу того, что ты с ними сделал.

— Мне не нужно твое прощение, — он разорвал ее хлопчатобумажную сорочку пополам и навалился на нее своим весом. — Ну же, Адиана, хватит слез. Детей в этом мире легко заменить. Позволь мне помочь тебе вспомнить, как.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

Совет

Золотой свет косо падал в покои короля, оставляя на каменном полу яркие копии высоких окон через одинаковые промежутки времени.

Смущенная тем, что проспала так долго, но не желая покидать уютную постель Акмаэля, Эолин зевнула и потянулась. Простыни были мягкими, пропитанными его магией и неотразимым ароматом их общей любви. В ее памяти шевелились истории, старые легенды, рассказанные у костров ее деревни, о принцессах, которые спали сто лет, спрятавшись в сердце какого-то старого замка.

— Я бы спала сто лет, — пробормотала она, — если бы мне представилась такая возможность в этот момент.

Акмаэля нигде не было видно. Эолин смутно помнила, как он встал перед рассветом, тепло его губ на ее виске. Он накинул ей на плечи одеяло, уговаривая уснуть, и тихо закрыл за собой дверь. Это было похоже на очередной сон, самый приятный за долгое время. Она не могла вспомнить, когда в последний раз просыпалась такой отдохнувшей.

Она села и была поражена внезапным движением в углу, девушка поднялась с деревянного табурета. На служанке было простое платье, а волосы были аккуратно убраны под бежевый чепец. Она сделала короткий реверанс, настороженно глядя и крепко сцепив руки перед собой.

— Кто ты? — спросила Эолин.

— Миледи Мага Эолин — девушка снова сделала реверанс. — Я Ессения. Король просил, чтобы я позаботилась о вас, когда вы проснетесь.

— Позаботилась?

— Да. То есть, если вам угодно, миледи Мага Эолин.

Эолин выросла, заботясь о себе сама, и не могла понять притворной беспомощности членов королевской семьи, когда дело касалось купания, одевания, приготовления пищи и еды. Но юная Ессения так стремилась угодить, и, по правде говоря, Эолин не знала, с чего начать, если она хотела найти чашу с водой, еду или свежую одежду.

Поэтому она кивнула и сказала:

— Очень хорошо. Но, пожалуйста, зови меня Эолин.

— Как пожелаете, миледи Эолин.

— Нет, — Эолин потерла переносицу, чувствуя, как тяжелая тяжесть легла ей на глаза. Она не принадлежала этому месту. Никогда. — Просто Эолин, пожалуйста.

— Я не могу этого сделать! — глаза Ессении расширились на ее круглом лице. Затем она опустила взгляд и снова сделала реверанс. — Я имею в виду, простите меня, миледи, но было бы нехорошо называть вас по имени.

Эолин вздохнула и посмотрела на каменные стены, желая, чтобы они хоть на мгновение исчезли и открыли древний лес, покрытый изумрудным мхом, освещенный рассеянным золотым светом. А за массивными деревьями река с кристально чистой водой текла по гладким валунам, где они с Акмаэлем играли, пока солнце не опускалось низко, и сумерки не звали их домой.

Она стряхнула с себя видение и улыбнулась Ессении.

— Тогда ты можешь звать меня Мага Эолин. Но, пожалуйста, только не миледи.

— Как пожелаете, миледи. О, прошу прощения, — еще один реверанс. — Мага Эолин.

Утренняя трапеза, вернее, полуденная, уже была накрыта на полированном дубовом столе: хлеб и сыр, фрукты, мясо и сладкий мед. Ессения обернула теплый халат вокруг плеч Эолин, когда она села, чтобы утолить ненасытный голод.