Шимун Врочек - Рим. Книга 1. Последний Легат
— Э-э… какие инструменты? Про что вы? Так рано?
Инструменты, которые я взял, чтобы снять германца с креста. Впрочем, это сейчас не так важно. Важно доложить Вару раньше, чем это сделают другие…
— Пропретор у себя? — спрашиваю я негромко. Делаю шаг и словно случайно распахиваю плащ.
— Да, но… — Распорядитель замолкает. Глаза его расширяются — все, он увидел. Слова больше не нужны. — Да, легат. Конечно, легат. Я доложу своему господину.
Квинтилион исчезает. Я вижу, как судорожно колыхается за его спиной занавес — вообще-то он должен быть пурпурным, но сейчас, в нежном утреннем свете, он выглядит скорее красноватым…
Занавес закрывает вход в таблиний, кабинет хозяина дома. То есть Вара. А в красный цвет красят публичные дома… Смешно.
Я представляю, что Квинтилий Вар устраивает там у себя, за этим занавесом. Почему нет? Во-первых, пропретор приехал сюда без жены. Во-вторых, в его кабинете каждый день бывают сотни людей — обоего пола. И в-третьих, самое важное: у меня очень богатое воображение. Очень.
Боги, да такого разврата еще не знала Германия!
Пока распорядителя нет, я скучаю. Обвожу взглядом атриум. Непривычно видеть его таким пустым. Через проем в потолке косо падает столб розового света, упирается в стену. Позже, когда солнце окончательно встанет, столб сдвинется и будет освещать центр зала. Пока же сквозь лучи света пролетают капли — они текут с крыши. Она здесь сделана с наклоном к проему, чтобы дождевая вода попадала в бассейн, а оттуда по трубам — в огромную цистерну, что находится в подвале. Эту воду используют для хозяйственных нужд.
Капля срывается, вспыхивает на мгновение — как алмаз — и падает в бассейн. Кап! По поверхности воды бегут слабые круги.
Я задумчиво чешу подбородок — побриться не мешало бы. Зеваю. Потом еще зеваю. От усталости звенит в голове, но спать пока некогда. У меня есть дело, которое нужно завершить…
За окном неторопливо шумит просыпающийся Ализон.
Наконец я слышу шаркающие шаги — они все ближе. Это возвращается Квинтилион, склоняет голову. Даже запыхался, бедняга.
— Легат, пропретор вас сейчас примет.
* * *Некоторое время Вар молча разглядывает меня, потом говорит:
— М-да.
Еще бы. Мой внешний вид сейчас убедит кого угодно. Туника разодрана на плече и на груди, розовые пятна покрывают некогда белую ткань — кровь расплылась под дождем. Лицо исцарапано, словно я всю ночь гонялся за кошками, а ноги и руки в синяках, словно они меня при этом еще и били. Глаза разного цвета — зеленый и голубой. Бедро перетянуто бинтом — царапина, в сущности, но выглядит эффектно.
Да и болит, в общем, не хуже.
Шерстяной солдатский плащ мне одолжили в казармах. Сейчас там Титом Волтумием занимается медик, у центуриона несколько легких ран. А я был насильно перевязан и усиленно накормлен. Теперь я здесь.
— Что это значит? — говорит Вар почти раздраженно.
— Стычка с гемами, пропретор. — Я начинаю рассказывать. В повествовании много места занимает подготовка к бою. Вар устает и решает уточнить:
— Так кто на вас напал? Мятежники?
— Думаю, разбойники. Получилось так, что мы поехали с центурионом Волтумием на прогулку и… — я делаю паузу, — застали варваров за нарушением закона, пропретор.
Квинтилий Вар наконец заинтригован:
— Что? Как?
— Они снимали с креста осужденного преступника, что запрещено законом.
Квинтилий Вар чинно кивает. Он важный и ответственный наместник дикой пока провинции. Поэтому он ждет, что все его подчиненные будут принимать важные и ответственные решения. Он спрашивает:
— И что вы сделали?
— Как сенатор и легат я, конечно, потребовал от них покорности…
— Правильно!
— Но, к сожалению, они не подчинились. Нам пришлось вступить в бой. Их было шестеро…
— Шестеро! — Квинтилий Вар от удивления забывает, что должен быть чинным и важным. Открывает рот, закрывает — как карп в садке. Потом говорит: — Вы должны были сразу отступить и послать отряд в погоню… Не знаю… Послать много отрядов, в конце-то концов! Но не лезть в драку. Вы же образованный человек, Деметрий Целест!
Я поднимаю брови. Нечасто встретишь употребление слов «образованный человек» в качестве замены слова «идиот». Вар продолжает возмущаться:
— И шестеро — это уже попытка мятежа, Деметрий Целест! Вы понимаете?
«В живых не останется ни одного римлянина», — вспоминаю я, но говорю:
— Это были всего лишь разбойники, пропретор.
Вар смотрит на меня испытующе. Потом хмурится:
— Говорите, с вами был еще один раб? И где он?
— Увы, погиб. Он был храбрым и сражался вместе с нами против варваров, но…
Я вижу: отрубленная голова раба открывает глаза. Варвар видит это и кричит.
— Он нам сильно помог, пропретор, — говорю я совершенно честно. — Если бы не он, все могло закончиться гораздо хуже. Второй раб должен был следить за лошадьми. Увы, лошади испугались грозы и разбежались, — заканчиваю я.
— Как же вы с центурионом добрались до города? — Вар крутит в пальцах стеклянное перо — вроде того, что я видел у Августа.
Пропретор старается во всем подражать обожаемому дяде жены. Зайчик отражается от пера, попадает мне в глаза, я щурюсь. Что-то вроде: привет от Божественного Августа, юный легат.
Ну, по сравнению с принцепсом даже Тит Волтумий покажется мальчиком.
Впрочем, пора объясниться. Терпение пропретора не бесконечно.
— Нам повезло, — говорю я. — Из-за грозы его лошадь понесла, он мотался всю ночь. Утром, когда гроза закончилась, лошадь устала и пришла к воротам города — по привычке, видимо. А раб висел на ее шее, вцепился ей в гриву так, что еле расцепили. Там раба нашел патруль всадников. К этому времени бедолага уже был близок к помешательству. Бредил, рассказывал какую-то чушь про снятого с креста германца, оживающих покойников… и прочее.
Декурион сначала решил, что бедняга совсем свихнулся. Но потом он все же решил выслать патруль в нашу сторону. Дальше все просто.
Всадники поехали проверить его слова и встретили нас с Титом Волтумием — бредущих по дороге. Это было как раз вовремя, потому что мы промокли насквозь, выбились из сил и думали, что пора бы замерзнуть насмерть. Всадники нас и довезли до города.
— Зачем вас вообще понесло ночью за город, легат? — Вар поворачивается ко мне. — Это вы мне можете объяснить?
— Знаете, пропретор, — я говорю совершенно серьезно, — я хотел проверить одну старую поговорку — труп врага хорошо пахнет.
— И что? — удивляется пропретор.
«Я не убивал. Я хотел купить подарок невесте», — вспоминаю я слова варвара. Не повезло, друг.
— Оказалось, не очень.
— Так. — Вар медлит. — Я не совсем понимаю… Зачем этим варварам вообще понадобилось снимать распятого? Они его родственники, близкие? Кто?
Я пожимаю плечами. Великолепное, небрежное движение. Я отрабатывал его перед зеркалом много раз.
— Они разбойники! — говорю я. — Видимо, он был одним из них. Разведчик, что-то в этом духе. Может быть, они хотели узнать расположение комнат вашего дома, пропретор. Где находится охрана… и прочее.
Квинтилий Вар смотрит на меня прямо — с явной тревогой.
— И он рассказал? Разбойники что-то узнали?
— Это невозможно, пропретор. Боюсь, бедняга к тому времени уже скончался. Так что с их стороны это была совершенно напрасная трата времени… — Я выдерживаю паузу и добавляю: — Мертвые ведь не могут говорить, не так ли?
Публий Квинтилий Вар некоторое время молчит, глядя на меня. С неясным выражением на лице. Потом, что-то для себя решив, пропретор кивает:
— Думаю, так, Деметрий Целест. Думаю, так.
* * *— Привет, старик! — говорю я. — Просыпайся, просыпайся.
Тарквиний медленно открывает глаза, моргает. В первый момент кажется, что в его зрачках отражается свет подземного огня. Красные сполохи Преисподней. Я придвигаюсь ближе. Даже если на меня оттуда взглянет сама вечность — плевать.
От него пахнет старостью и домом. От него пахнет воском и старыми вещами. Черным африканским деревом и пылью пустыни. От него пахнет Римом.
— Госпо… дин Гай. — Губы с трудом шевелятся. Глаза белесые. Я знаю, что у меня совсем мало времени… а нужно успеть спросить так много…
— Как ты, старик? — говорю я. — Скучал по мне?
Он поводит плечами, пытается встать. Смотрит на меня испуганно.
— Болит, — говорит Тарквиний с каким-то даже удивлением.
У него рана в груди, куда вошел нож убийцы. Она перевязана, но сколько он проживет, я не знаю. Но я знаю, что это больно. Очень больно.
— Старик, — говорю я. — Это важно. Я задам тебе один вопрос… Постарайся ответить, хорошо?
Сейчас я должен спросить: кто тебя убил, старик? Я найду его и распну — как распяли случайного, в сущности, варвара.
А может, наоборот, мертвых возвращают, чтобы что-то им сказать? Люди смертны. Люди смертны внезапно. И слишком много важных слов остаются несказанными.
