Наталия Ипатова - Ангел по контракту
Шествие поднялось на четвертый ярус и остановилось в парке, разбитом по сторонам аллеи, ведущей к воротам Замка. Вспыхнули сложенные в пирамиды дрова, осветив предзамковую площадь, жаровни загорелись на ступенях высокой лестницы, придав ей совершенно неожиданный волшебный вид. В фиолетовое небо взвились фонтаны фейерверков, изготовленных местными искусниками. Граждане Тримальхиара вопили от восторга, хохотали и хлопали в ладоши. На эту ночь все они стали детьми. Все, кроме двух принцев, один из которых наблюдал церемонию, с комичной покорностью подчиняясь разработанному для него сценарию, и слабо улыбался, а другой стоял рядом с ним, скрестив на груди руки, — воплощенное сохранение собственного "я".
Их проводили на самый верх лестницы, туда, где стояли три деревянных кресла, сплошь увитые розами.
— Без шипов, надеюсь, — прошептала встревоженная Сэсс, и Солли хихикнула.
Под аплодисменты горожан Санди и Джейн направились к крайним тронам, предоставляя Сэсс, как самой красивой, почетную середину. Рожки захлебнулись собственным воем, изрядно хмельной ударник остервенело избивал свой инструмент. Рэй встал за спинкой кресла Санди, почти утонув в тени, а Солли забралась к отцу на колени. Она-то, конечно, нацелилась на колени мамочки, поскольку та была в центре внимания, но Санди шепотом убедил ее пожалеть платье, на которое было потрачено столько времени.
— А теперь, принц, мы просим вас принять дары города, — сказал распорядитель праздника, бывший в обычной жизни мэром Тримальхиара. — Прошу вас, мастера!
Горожане расступились, и по образовавшемуся живому коридору неспешно прошел Рольф, неся перед собой на вытянутых руках подушку алого бархата. Светящимся крестом ее пересекал меч, и Санди услышал, как за его спиной Рэй затаил дыхание. Это был Меч! Лезвие отливало серебром и голубизной, а рукоять была выполнена в виде склоненных пик и свернутых знамен, перевитых кручеными шнурами. Густая синяя тень таилась в центральном желобе. Санди вздрогнул от легкого озноба. Если судить по внешнему виду, этот Меч вполне мог оказаться серым лебедем. Но Санди уже был достаточно опытен, чтобы не полагаться на внешний вид.
Рольф опустился перед ним на колено и протянул Меч. Санди почти неохотно, с нежданной робостью положил руку на его рукоять. Выдержал паузу, во время которой все стихли, и сжал пальцы. Какие бы сюрпризы ни таил в себе этот Меч, Санди не посмел отказаться от этого дара.
— Это Доблесть Тримальхиара, — сказал Рольф. — Я сделал это сам.
Санди встал, поцеловал клинок и снова опустился в кресло. Его ладонь покалывало Могуществом. Этот Меч был все же со своим подвохом: в той же мере, что и ему, он принадлежал Тримальхиару.
По живому коридору зрителей шел другой гном, и Санди узнал в нем Рууда. Он нес подушечку меньшего размера, сшитую из бархата опалового цвета. На ней лежали серьги. Рууд опустился на колено перед Сэсс.
— Это Красота Тримальхиара, — сказал он. — Я сделал это сам.
Это было кружево, сплетенное из серебряных нитей толщиной в паутинку, узкое у мочки и с изгибом расширяющееся к нижнему концу, достигавшему плеч, совершенно невесомое, затканное мельчайшими пылинками драгоценных камней, и когда Сэсс, покрасневшая от удовольствия и смущения, вынула из ушей свои простенькие золотые колечки и вдела эти, парадные, ее шея и плечи как будто утонули в искристом, почти прозрачном тумане, придав ей волнующий и колдовской вид. Среди зрителей пронесся очарованный «ах!». Сэсс повернулась к Санди, и его глаза и улыбка сказали ей, как она хороша.
По коридору шел третий гном, разумеется, это был Ренти. Он преклонил колено перед Джейн. На подушечке из бархата цвета морской волны лежал сверток, задрапированный тонкой белой вуалью, расположенной художественными складками. Джейн с внутренним трепетом потянула за край вуали, и взорам присутствующих открылась широкая низкая чаша с двумя ручками в форме изящных драконов и опоясывавшим ее орнаментом из трав. Чаша была отчеканена из серебра.
— Это Мудрость Тримальхиара, — объяснил Ренти. — Я сделал это сам.
— Доблесть, Красота и Мудрость вместе создают Славу Тримальхиара, громко провозгласил распорядитель.
Санди спустил Солли с колен и встал. Как и всегда, его движение не было замечено сразу, а потому ему пришлось немного подождать, пока внимание обратится на него.
— Я хочу сделать ответный дар, — сказал он негромко, но его речь всегда обладала достаточной вескостью. — Я дарю вам этот город. Живите в нем для себя, так, чтобы вы были счастливы. То, что смог, я сделал. И спасибо вам, потому что без вас я не сделал бы ничего.
Распорядитель взмахнул жезлом, грянула залихватская музыка, над Замком встали огненные столбы фейерверка, и начался праздник. Кто хотел, танцевал на дорожках парка при свете костров, а кто не хотел танцевать — те сидели и полулежали на газонах под увитыми серпантином каштанами, и в свете небес, осыпающихся золотыми и малиновыми огнями, потягивали что-то из бутылочек. Глаза Солли стали слипаться, и она заснула на руках у Санди, с бледной, но счастливой улыбкой наблюдавшего, что он тут натворил. Джейн посмотрела на него и подумала, что он чем-то очень напоминает Фалка. Это воспоминание заставило ее мысли потечь по неожиданному руслу и задуматься о том, насколько необоснованны были обвинения Люитена в том, что Фалк вмешивается в Бытие на свой вкус, и о том, лучше ей от этого или хуже.
Перед ними вышел заезжий трубадур, прибывший в Тримальхиар с купеческим судном и очарованный равно как его красотой, так и великим трудом его строителей. Он подарил им песню, в которой сперва пел о городе, а потом — об одной лишь Сэсс, не знавшей, куда ей деть глаза от смущения, от всех тех слов, что раньше никогда не звучали в честь ее красоты. Он сам захлебнулся собственным восторгом, перевел дух, поклонился Джейн и запел в ее честь, сравнивая ее руки с ручьями, а волосы-с золотым дождем, но волшебница встала и знаком попросила его замолчать.
— Прости меня, — попросила она изумленного певца, — но не тревожь раны. Не делай мне больно.
И тот взглянул на нее по-новому, на ее благородную трагическую красоту, очевидную даже в споре с красотой счастливой и радостной, выбор меж которыми был бы делом не столько вкуса, сколько случая, смолк и поклонился в глубоком почтении к ее одиночеству.
Но сегодня пауза не могла длиться долго. Джейн отступила в тень, а на площади вновь загрохотали барабаны, и гибкий темнокожий бездельник, веселый и хмельной, склонился перед Сэсс в приглашающем поклоне.
— Леди, — взмолился он, — помогите мне реабилитировать вабакку! Тут ее не умеют танцевать.
