Иней Олненн - Быль о Холодном Огне
И Кирч с радостью пошел за ним, и радостью встречала его суровая земля, ведь это она взрастила его.
Спустя час остановились, и место, куда они пришли, ничем не отличалось от места, где встретились: те же скалы, те же деревья, тот же ручей, только снежный пик Каравеха теперь оказался справа. Кирч знал, что это место — особое, как в доме — у очага.
Медведи, отфыркиваясь, грузно улеглись на землю, волк пошел напиться воды, и старик пил вместе с ним. Потом распрямился, вытер рукавом губы и сел напротив Кирча. Важные слова ожидал услышать Кирч и услышал их:
— Этот меч, — старик указал посохом на потертые ножны, в которых покоился Тангур, — выкован в Махагаве, на скалистом берегу Белого моря, откуда идет твой род. Мы оба, ты и я, принадлежим к племени Скронгиров. Я — твое начало. Я — пастырь зверей. Здесь твой дом, здесь тебе помогут всегда.
— Да, — сказал Кирч, — я нуждаюсь в твоей помощи, отец. Теперь, как и прежде.
— Я одинаково люблю тебя и Рилга, но беду младшего отведет старший, а если беда настигает старшего — моя забота его вызволять.
— Тебе ведомо, где сейчас Рилг? Пришел ли в Скаверу Огонь?
— Он будет там скоро. Рилг исполнил свой долг.
Приняв эти слова за упрек, что не отстоял ормиту, Кирч опустил голову. Длинные волосы скрыли лицо.
— Напрасно казнишь себя. Изменить волю эльмы Судьбы невозможно. Мы все стоим у черты.
— Грядет Ашгирм? — тихо спросил Кирч — Неужели мы стоим у этой черты?..
— Битва при Хемринверде — этого мало. Целое поколение ляжет костьми, чтобы смогли жить их дети. Сражаться будут все.
— И ты?
— И я. Но не так, как ты думаешь. Мое дело — направлять тех, за кого я в ответе, ибо взять в руки оружие права не имею, ведь мне вести в будущее тех, кто уцелеет. Я подчиняюсь закону, но времена нынче такие, что у многих велико искушение встать выше него. Ашгирм может низвергнуть в небытие и подарить бессмертие, разве сильный человек устоит перед искушением испытать судьбу?
— Черный Король не устоит, — сказал Кирч. — Великая битва — его цель. Он долгие годы шел к этой цели.
— Долгие века, — поправил его старик. — Судьба любит сильных, они движут мир, и удача благоволит им. Придет Ашгирм — и не станет добра и зла, ибо то — время выбора.
— Значит ли это, что добро само по себе победить не может?..
— Победит тот, кто сильнее всех, кто хитрее, у кого зубы крепче и хватка жестче, лишь это будет важно. Служишь ты свету или тьме — багряной звезде безразлично, она вознаграждает только того, кто повергнет противника наземь и поставит ногу ему на грудь. Уже потом победитель вспомнит, во имя чего он сделал это, и на троне мира воцарится либо Свет, либо Тьма. Жестокие времена принесет с собой Марах Азбар, жестокие, но недолгие. Одно я знаю точно: те, кто в своих руках держит силы земли, кто призван сохранять их в спокойствии и равновесии, в битве участвовать не будут.
— Кто же это? — спросил Кирч. — Ведуны?
— Да. Те, кого авриски встречают в облике мудрых старцев. Они путешествуют по миру, и каждый из них — его опора и смиритель. И если однажды они позволят выпустить на свободу знание, которое люди зовут магией, оно обратит окружающее в хаос, и людям придется уйти из Долины.
— Сдается мне, что Черный Король — не самое худшее, что нас ожидает, — пробормотал Кирч.
— Мы сами — вот то самое худшее, что ожидает нас.
Они говорили еще долго, пока седой пик Мелик-Тая не окрасился в синий цвет сумерек. Потом Кирч спросил:
— Я хочу увидеть Хелига. Ты позволишь?..
— Ступай, — старик поднялся, опираясь на посох. — Он давно ждет тебя.
Когда рассвело, старик коротким путем привел его туда, где заканчиваются горы и начинаются снега, и сказал:
— Я дам тебе новое обличье, чтоб ты сумел незамеченным подойти к замку Кахантар. А в логове Черного Короля тебе скрываться уже ни к чему, дорогу туда возможно прорубить лишь мечом.
Кирч обернулся и еще раз окинул взглядом горы. Солнце блистало на челе Рока и Мелик-Тая, а Каравех еще прятался в тени. Три исполина снисходительно глядели с заоблачных высот на младших собратьев, опоясанных темно-зелеными, почти черными, лесами, а небо синело над ними такой нежной синевой, какая может быть только в горах.
Кирч подумал о том, что случая увидеть эту красоту еще раз может уже и не представиться. Старик разгадал его мысли и сказал так:
— Иди, мой сын, и помни: нет на свете ничего, на что стоило бы выменять свою жизнь.
…В узкую щель, служившую оконцем, заглянул серый рассвет и бледным пятном растекся по убеленным инеем стенам. Риэл с трудом разлепила веки.
Она лежала в углу на охапке гнилой соломы, все тело, словно ледяной коркой, сковал холод. То впадая в беспамятство, то погружаясь в пучину бесцветных видений, она потеряла счет времени. Теперь время для нее — это крохотное оконце на недосягаемой высоте, но тусклый свет, что проникал в него, был не жизнью, а ядом, который медленно просачивался внутрь, медленно сползал по стенам и разливался по полу, стремясь добраться до нее, неподвижно лежащей в углу. Риэл знала: когда он до нее доберется, она умрет.
Разум застыл, чувства онемели, омертвели ладони, и Огонь не зажигался в них. Однажды она услыхала сухой треск, так трещат восковые свечи и сучья в костре. На стене вспыхнули огненные линии, потек иней, и линии сложились в слова: 'Твой Огонь мертв'. Слова пламенели несколько мгновений и погасли, не оставив следа.
— Твой Огонь мертв, — одеревеневшими губами повторила Риэл. — Мой Огонь мертв?..
Прикладывая неимоверные усилия, она подтащила к лицу руки и услышала, как загрохотала цепь — на запястьях висели два широких кольца, соединенные с толстой цепью, вделанной в стену. Риэл стала согревать руки дыханием, но пальцы не слушались, словно железная цепь выпила из них жизнь. От бессилия она заплакала, беззвучно и без слез, а ветер, залетающий в оконце, равнодушно бросал белую крупу на стылые камни.
Так продолжалось долго. В четырех стенах поселилась вечность — всесильная, бесконечная, но одним утром ее разбил слабый хриплый голос, прозвучавший совсем близко:
— Верь в то, что живешь.
ГЛАВА 19
Дарк пришел в себя и долго лежал, не открывая глаз. Жив он или мертв? Голова гудела, словно он долго бился лбом о стену. Все тело ныло, а от правой руки поднималась волна горячей боли и становилась все горячее. Дарк заставил себя взглянуть на нее и ахнул: кисть держалась только на клочьях сухожилий и кожи, покрытой бурой засохшей коркой, сквозь которую сочилась алая кровь, кость была надрублена. При помощи зубов и здоровой руки он разорвал рубаху и накрепко обмотал ею рану. После этого боль усилилась, и, чтобы не думать о ней, Дарк стал осматриваться.
