Ксения Баштовая - Пыль дорог
— Я сейчас отломлю последнюю ветвь, а ты держи ее покрепче.
— Зачем? — не понял Найрид.
— Сустав постараюсь вправить, — вздохнул джокер. Затея нравилась ему все меньше и меньше, но раз уж начал блефовать, доводи тур покера до конца. Практически освободив лапу зверя, он положил пальцы на выбитую кость. Дикий вой — и серая молния, стряхнув на землю уже изрядно подранный колет, прихрамывая, метнулась мимо замерших приятелей в кусты.
Менестрель поднял с земли куртку, задумчиво провел пальцами по дырам и вздохнул:
— Ни одно доброе дело не остается безнаказанным. Колет мне порвали, без ужина остались.
Каренс улыбнулся:
— Есть такая пословица: «Садясь играть в карты с судьбой, помни, что у нее все козыри».
— Это вроде того что: «Жить вредно, от этого умирают»?
— Практически, — кивнул шулер. — Вот только там есть продолжение: «А потому каждый мошенник должен иметь в рукаве джокера».
— И вот этим джокером, — не успокаивался музыкант, — должно было стать свежее мясо. Жаль только, что ты у нас чересчур брезгливый.
Каренс скривился:
— Я бы посмотрел, как бы ты запел, попробовав волчатину!
— Петь я не смогу в любом случае, — ядовито напомнил Найрид. — У меня гитару украли.
— И правильно сделали: еще одного урока мои пальцы не вынесут. И вообще, это ты у нас испугался сесть в тюрьму за браконьерство.
Что хотел ответить Найрид, осталось тайной: из ближайших кустов послышалось приглушенное тявканье, и путешественники, резко прервав спор, оглянулись на звук.
Меж зеленой листвы торчала морда давешней волчицы: на шерсть налипли осколки яичной скорлупы, к носу прилипло несколько перышек.
— Вот до чего доброта доводит, — мрачно констатировал Найрид. — Сейчас окажется, что она привела стаю, и нас съедят прямо под этим деревцем.
Волчица, фыркнув, мотнула головой, стряхивая перья, и осторожно вышла из кустов, припадая на переднюю лапу. Путешественники не отрывали от зверя настороженных взглядов. Волчица еще раз посмотрела на них и развернулась, собираясь уходить. Потом почему-то передумала, вновь повернулась к своим спасителям… Опять развернулась к кустам…
— Мне кажется или она действительно зовет нас куда-то? — неуверенно предположил Каренс.
— Зовет, — согласился Найрид. — У нее в логове бедные голодные волчата, и, чтоб не мучиться с доставкой пищи к норе, она просто ее туда приведет.
Но убедить мошенника остаться на месте не удалось.
Прихрамывая, волчица серой тенью летела вперед, огибая толстые стволы деревьев. Пару раз она попыталась перескочить через выпирающие из земли корни, но не смогла взять высоту и теперь попросту обходила препятствия.
— Пытается нас загнать, чтобы легче было загрызть, — мрачно поведал менестрель.
Мошенник ответил ему кривой гримасой.
На лес спускались сумерки, а волчица все шла и шла вперед. Лишь изредка останавливалась, разворачивалась всем телом, проверяя, идут ли путешественники следом, а убедившись, что те если и отстали, то ненамного, вновь продолжала свой бег.
Менестрель вымотался так, что у него не было сил даже на то, чтобы ругаться. У мошенника силы еще оставались, так что сумеречный лес периодически оглашался сдавленным шипением и не совсем приличными словами, из которых самым культурным было столь любимое им «джальдэ».
Внезапно джокеру показалось, что впереди, среди ветвей, замелькал какой-то огонек. В тот же миг смутный силуэт волчицы, до этого уверенно следовавшей одним курсом, резко вильнул в сторону — только хвост мелькнул в кустах — и буквально растворился в ночной тиши.
— Чудненько! — мрачно протянул бард, без сил опускаясь на землю, и, откинувшись на спину и заложив руки за голову, бездумно уставился в небо. — Завела твоя зверюшка в какую-то чащобу и сгинула.
— Какая, к Скхрону, чащоба, — отмахнулся Каренс — Она нас к людям вывела: там впереди свет.
— Врешь, — не поверил музыкант.
— Проверим?
Коварный огонек между тем, казалось, удалялся с каждым шагом. Мерцал то правее, то левее, манил вперед подобно легендарному Кийту-со-свечкой. И в тот момент, когда оба путешественника уже готовы были проклясть все на свете, меж стволов показался небольшой деревянный дом. В окошках горел мягкий свет, крыша поросла травой, а по стенам расползлись проплешины мха.
Путники переглянулись и, не сговариваясь, шагнули к жилищу.
Дверь отворила высокая, крепко сложенная девушка. В золотые волосы, уложенные в высокую прическу, был вставлен живой цветок по моде лесных эльфов, а голубые глаза подведены стрелками. Серебристый сарафан был расшит по подолу маками.
Затянувшееся молчание прервал менестрель:
— Хозяюшка, нельзя ли у вас переночевать?
На положительный ответ он и не надеялся: действительно, какая женщина в здравом уме пустит в дом двух подозрительных мужчин, один из которых щеголяет в драном колете, а под глазом у второго сияет свежий синяк, посаженный резко разогнувшейся веткой. Музыкант, не дожидаясь ответа, развернулся, чтобы уйти, когда хозяйка дома улыбнулась:
— Отчего ж нельзя, можно.
И менестрель, и мошенник предпочли не заметить, что улыбка у девушки вышла несколько кривоватой.
Впрочем, уже в доме стало ясно, почему девушка отважилась пустить в дом нежданных гостей: за тяжелым дубовым столом сидел, не сводя тяжелого взгляда с вошедших в комнату, темноволосый мужчина.
Разговор за столом не клеился. Путешественников даже не спрашивали, кто они, откуда идут (хотя обычно Найриду приходилось по сто раз рассказывать, что и где он видел), просто накормили ужином да постелили в свободной комнате.
Менестрель спал плохо. Вымотавшись за день, он надеялся, что стоит только лечь, закрыть глаза — и сразу придет сон. Куда там! Если мошенник погрузился в царство дремы, едва коснувшись головой подушки, то музыканту пришлось гораздо хуже. Он ворочался на кровати, гонял оголодавших комаров, считал прыгающих через плетень овец — все безрезультатно. Наконец, когда в права вступил час тигра, Найрид окончательно понял, что ночь прошла зря.
Рывком сев на кровати, он спустил ноги и нащупал сапоги. В последний раз оглянувшись на мирно спящего мошенника, выскользнул через окно во двор, чтобы не разбудить хозяев.
С обратной стороны домик затянула тонкая сеть плюща. Зеленые листья, смутно различимые в полуночной тьме, словно светились изнутри и казались таинственными звездочками, рассыпанными неведомым волшебником.
Внезапно Найриду показалось, что он услышал какой-то звон. Музыкант замер, покрутил головой, пытаясь понять, не послышалось ли ему. Но нет, пение струны повторилось. А через мгновение к этому звуку присоединилась тихая ругань.
