Mesmer Mariarti - Катриэль
И ужасным было его величие, и безгранична была его любовь. Девушка не выдержала и заплакала, лишь сейчас отпустив накопленное. И слышала она его голос, могучий и ласковый, властный, но добрый:
– «ВОТ ОБРУЧАЛЬНОЕ КОЛЬЦО МОЕГО ОТЦА. ХРАНИ ЕГО, ИБО ТОЛЬКО ОНО ТАИТ В СЕБЕ ВСЮ ЕГО СИЛУ. И ТОЛЬКО ОНО ЦЕННО»
Катя встряхнула головой. Образ короля исчез, так же как и его голос. Девушка посмотрела вслед уходящей процессии. Замыкали ее ещё четыре фонарщика. Один из них был Нэльс. Катя бы осмелилась и позвала его. Но печаль бежавшая из глаз юного фонарщика, говорила о том, что вряд ли он будет рад этой встрече. Толпа вдруг сомкнулась и пошла за саркофагом короля. Девушке ничего не оставалось, как следовать за остальными. Она шли около часа, пока скорбящий народ не остановился на широкой поляне. Инквизиторы и саркофаг скрылись, а скорбящий народ расположился у высокой статуи олицетворяющей короля. У ее ног лежало множество венков и различных цветов. Катя решила внести и свою лепту и положила ту самую кипарисовую веточку.
Горожане заговорили об орфее и устремили свои взгляды в сторону полной луны. Катя поняла, что сейчас увидит единственного в своем роде и решила подобраться ближе. Сделав несколько шагов, девушку пронзила острая боль. Чье–то беспечное копыто отчаянно прогулялось по ее золотым кроссовкам.
– Эй! – Катя развернулась, желая схватить невежу за руку, а получилось за хвост.
Уже знакомый нам рыжий кентавр виновато скрутил губы в трубочку.
– Ой пардон. Ах, это вы! Виноват, виноват. Я ничего не отдавил вам?
– Фобос? Отдавил! Ногу!
– Не хотел, правда не хотел. Я здесь, чтобы орфея послушать. – Кентавр нагнулся к уху девушки. – Только Ромулу не проболтайтесь. Если узнает, то с удовольствием опустит меня в корыто осуждений. Это будет ужасно.
– Не волнуйся, у меня на него зуб. – Катя покачала головой. – Как хорошо, что и ты здесь. А где все?
Фобос удивленно обвел присутствующих глазами. – Так вот они. Весь город здесь.
– Марк и Оля где, да хозяин твой?
– Ах, эти все? Там, пойдемте, я отведу.
Катя смело пошла за Фобосом, прекрасно понимая, что за побег ее все равно накажут, но так же осознавала, что прямо сейчас не отправят обратно.
На поляне стало заметно тише. А пришедшие один за другим усаживались на землю.
– Это ещё что? – удивилась Катя, прихрамывая следуя за кентавром.
– Это что бы падать было ниже.
– В каком смысле?
Фобос почесал затылок . – Вы что не знаете, чем славится Лаудату ?
– Кто такой Лаудату?
– Это орфей.
– Ну, то, что он сын эльфа и русалки.
— Ха!
Катя закатила глаза и выдохнула. – И чем же он славится?
– Катя! – послышался знакомый голос.
– Марк? – Катя неподдельно обрадовалась. – Ну, наконец–то.
Книгочей радостно подскочил. – Пришла орфея послушать?
– Не могла не пропустить, – ответила девушка и встретилась взглядом с часовщиком. – Я была осторожна, честно.
– Держи, я и для тебя захватил, – произнес стоявший рядом с Марком Феарольф и подал Катерине шерстяное одеяло. – Чтобы не замерзла…
– И для меня? Я же под домашним арестом, – удивилась девушка.
Господин Вира лишь улыбнулся.
Книгочей подмигнул девушке и передав ей одеяло прошептал. – Я надеялся, что улизнешь.
Катя усмехнулась, с благодарностью приняла одеял.
– Давай–ка, мы присядем. – Марк потянул девушку за собой вниз и зашептал. – Чтобы не упасть, когда все заснем. Я сам ни разу не слышал орфеев, поэтому мне любопытно.
Надо признать, что ни с одним человеком, а уж тем более парнем, Катя не чувствовала себя так комфортно, как рядом с книгочеем.
– В каком смысле заснем?
Книгочей вспомнил, что девушка ни капли не осведомлена в волшебном мире. – Если кто–то тебе однажды скажет, что слышал как поет орфей. Не верь ему. Никто никогда не слышал, как он это делает. По крайней мере, в реале. Лаудату, так прозвали единственного в своем роде. Русалки и эльфы враждебны друг к другу и встретить другого такого навряд ли удастся. Уверен, что среди присутствующих полно тех, кто пришел просто поглядеть на чудо. А не оценить его пение. – Марк засмеялся. – И я в их числе. Пение орфея действует как колыбель, все тут же засыпают. Хоть и не буду помнить ничего, зато впечатление останется. Будет чем хвалиться перед другими книгочеями. Нам ведь строго настрого запрещено узнавать о мире, как–либо, способом, кроме как из прочитанных книг.
– Может хватить бубнить, – проговорила блондинка и выглянула из–за книгочея.
– О, – улыбнулась Катя. – Я тоже рада тебя видеть. Это здорово, что ты наконец–то решила расширить свой кругозор. На концерты ходить стала.
– В отличии от тебя…
– Имейте уважения. Заткнитесь, – донеслось откуда–то из толпы, и в девчонок полетела баночка с сушеным укропом. Звонко треснув о голову блондинки, стекляшка подкатилась к ногам Марка.
– Погодите–ка, это…
– О, началось, началось, тихо вам, – зашептал Фобос.
Горожане совсем стихли.
На высоком пригорке, под огромной полной луной появилась фигура. Высокая и стройная. Существо казалось не то призраком, не то тенью. Мутно белого и прозрачно лазурного цветов одновременно. Не то страх, не то почтение вызывало. И холодом и пламенем сверкали его огромные глаза. Тишина ожидания сменилась восхищенным молчанием.
Трудно было описать внешность орфея. Он олицетворял незримую красоту, и для каждого она была особенной. Особенным был и его голос. Как только бледные уста извлекли первое слово, сидевшие ближе всего, поникли и сладко засопели. Ввысь взмыло второе слово, третье, пятое…
Сложно было описать, все то, что пел орфей, ибо это не передать ни словами, ни музыкой, ни в цвете. Можно лишь предложить примерный текст песни, который слышала Катя, пока остальные все спали:
Великие легенды блуждали по миру,
Множась простыми людьми.
Готовьтесь поэты к турниру.
Выйдем из боя зверьми…
Дни становятся меньше чем ночи,
Тени друг друга – намного длинней.
Кронос, король закрыл свои очи,
Великий герой предстанет пред Ней.
Той, что ушла поневоле,
Та, что зовет нас к себе.
Плачьте поэты и падайте в горе,
Тщетно взывайте к судьбе…
Миром теперь некому править,
И Чудо ни кому не спасти.
Скорбный сей день – не будем лукавить,
Светлая сказка теперь позади.
Дерево жизни давно увядает,
Падают листья на нас.
Свет короля теперь угасает,
Кронос, однажды, то дерево спас…
Теперь нам осталось не так уж и много,
