Глен Кук - Обрекающая. Колдун. Последний обряд
Это выражение могло иметь два смысла. Сейчас Марика знала: это вежливый способ сказать, что она сумасшедшая.
— Кто-то отмечен прикосновением Всесущего, Грауэл. И я не думаю, что это я. Силты — они не очень от мира сего, если к ним приглядеться.
Марика в свое время была крайне поражена открытием, что силты, при всей их образованности и осведомленности, куда больше склонны к ритуалам и мистике, чем самые примитивные из кочевников. Они почитали десятки обязательных дней, о которых она прежде и не слышала. Они приносили ежедневные жертвы и Всесущему, и меньшим силам, с которыми имели дело. Они приносили жертвы в масштабах, удивительных для той, которая привыкла, что жертва — миска каши, выставленная за стену стойбища с кувшином ормонового пива, или небольшой зверек, принесенный в пещеру Махен раз в три месяца в день слияния больших лун. Силты же были одержимы боязнью дьявола. Они все еще боялись призраков, которых поверг Всесущий, собрав все более ранние силы. Они боялись теней, изгнанных Всесущим и надежно закованных в цепи в других мирах. И больше всего они боялись тех — всегда бывших верленами, — кто мог оказаться способным призвать эти тени против них.
Марика видела несколько высших церемоний, подглядывая сквозь отдушину между собой и миром призраков. Эти ритуалы не имели почти никакого влияния на Сущих — так силты называли то, что Марика называла призраками. И эти Сущие были единственными сверхъестественными силами, которые признавала Марика. В такие моменты она даже всерьез сомневалась в существовании самого Всесущего, а уж тем более — никогда не виденных теней, что преследовали ее наставниц.
Эти призраки не нуждались в жертвах, насколько Марика могла видеть. Вообще они оставались безразличными к той плоскости, где жили смертные. Они отвечали на сигналы, очевидно, лишь из любопытства, в моменты напряжения. И оказывали свое действие лишь тогда, когда их направлял кто-то, обладающий даром.
Обрекающая. Таков был мистический титул Джианы. Охотница, ищущая то, что ей никогда не найти, что всегда у нее за спиной. Насколько могла видеть Марика, хождение тропою рока было не более чем избитой метафорой.
Однако к этому мифу очень серьезно относились силты, и Марика подозревала, что Горри цинично на этом играет, чтобы заручиться против нее поддержкой старших силт. Ни одна силта Акарда не любила Горри, но все же ее уважали, хоть и неохотно, помня, кем она была до изгнания.
Но даже и так, ей придется еще долго и много убеждать, пока она получит разрешение на более грубые меры против своей ученицы. В этом Марика была уверена.
Осторожность и осторожность. Вот и все, что от нее требуется.
— Я не Обрекающая, Грауэл. И у меня нет честолюбия. Я только делаю то, что должна ради собственного выживания. Им не надо меня бояться. — Она соскользнула к роли, которую играла перед Грауэл и Барлог во время их редких встреч, поскольку опасалась, что они — по крайней мере Грауэл — передают все ее реплики ради собственного выживания. — Я искренне верю, что стану такой силтой, которая редко покидает монастырь и даром тоже редко пользуется, да и то ради обучения щен быть силтами.
Не слишком ли сумасшедшие подозрения? Всех подозревать в кознях против себя — не значит ли быть помешанной? Одну мету — разумеется. В каждом стойбище есть и вражда, и дружба. В каждом стойбище есть конфликт молодых со старыми, собственные пары «Горри — Марика». Взять хоть Пошит. Но подозревать, что против нее действует вся крепость, действует тонко и все энергичнее — пусть такое подозрение и поддерживают Грауэл, Барлог и Брайдик, — да еще по причинам, которые ей самой кажутся мистическими и недоступными, — это попахивает безумием чистейшей воды.
Значит, возможно, она безумна. Рее равно она убеждена и все больше убеждается, что действовать надо так, будто ее подозрения — правда.
Зачем силтам эти игры сестричества? Может быть, каждая силта прошла через такое отношение к своим сестрам, как Марика сейчас — к своим? Сестричество — не маска ли, обращенная к внешнему миру? Образ, которым правители вызывают почтение управляемых? А реальность — постоянный хаос в стенах монастыря? Свалка голодных щенков за объедки?
Грауэл перебила ход ее мыслей.
— Я не могу заставить тебя мне поверить, Марика. Но я должна была тебя предупредить. Мы остаемся Дегнанами.
У Марики были по этому поводу определенные и сильные чувства, но она их не проявляла. Грауэл и Барлог всегда становились угрюмыми, когда Марика даже намекала, что стая Дегнанов — прошлое. Когда они узнали, что она больше не ведет Хронику, они у нее ее забрали. Барлог лучше Грауэл владела каллиграфией, и теперь Хронику вела она.
Они были хорошими охотницами, эти две меты. Никогда они не дали крепости повода сожалеть, что их туда приняли. И служили ей хорошо. Но дуры они были, жертвы сентиментальности. И еще — предательницы, своих идеалов. А не работают ли они против Марики, ее одностайницы?
— Спасибо, Грауэл. Я благодарна тебе за заботу. Ты извини, что я так невежлива. У меня было трудное утро. Одно из самых трудных испытаний Горри.
Зубы Грауэл тут же свирепо оскалились. На секунду у Марики возникло искушение чуть нажать и проверить подлинность этой реакции. Использовать Грауэл как клинок в битве с Горри.
Нет. Это то, что пробовали против нее на Разломе. И не вышло ничего, кроме ее презрения к неизвестной вдохновительнице попытки, подставившей на гибель другую вместо себя. Счесться с Горри — эту работу она должна выполнить лично.
Так как Грауэл не выразила намерения уйти, Марика повторила:
— Спасибо, Грауэл. Дай мне посидеть одной. Мне нужна песня ветра.
— Это не песня, щена. Это смертный плач. Но будь по-твоему.
Надо отдать Грауэл должное. Она не стала выполнять все жесты почтения, которые полагались Марике как силте, пусть и ученице. Вот если бы были свидетели… Но Грауэл знала, что Марика терпеть не может ту искусственную вежливость, которой окружали себя силты.
Когда Грауэл ушла, балансируя своим копьем с табличкой — знаком официальной должности, Марика подумала, что о ней пошли слухи как о разговаривающей с ветром. Без сомнения, Горри и ее сверстницы записали это как очередную против нее улику. Джиана разговаривала с ветром, и северный ветер был ее ближайшим союзником, иногда переносящим ее по миру. Уже не одна сестра спрашивала — в насмешку, — что слышно с Севера.
Она не отвечала, потому что ответь она — они бы не поняли. Она бы ответила, что слышен холод, великий лед и шепот великой тьмы. Она бы ответила, что слышен шепот завтрашнего дня.
