Роджер Желязны - Колесо Фортуны
Глубокой ночью мы сидели возле огромных металлических дверей, и Ксавьер рассказывал мне о ТИГАРах и их разнообразном влиянии на нашу историю и мифологию. Если верить его словам, ТИГАРы играли как отрицательные, так и положительные роли. Многие верили, что они находятся по ту сторону добра и зла. Подчас они представали свирепыми бойцами, а порой бывали способны на тончайшие манипуляции людьми. ТИГАРы воплощали собой все подсознательные унаследованные страхи человечества и его наиболее тайные, древние желания, воплощенные в чьем-то преображении. Ксавьер говорил о таких людях, как Джек Потрошитель и Самсон, Мерлин, Макиавелли, Нострадамус и Влад Дракула; он убеждал меня, что все они обладали врожденным даром ТИГАРов. Он объяснял, что многочисленные личностные варианты проявления ТИГАРства ответственны за появление веры в вампиров, ведьм, демонов мести, орков, гоблинов и другие распространенные легенды.
Было уже очень поздно, когда мы услышали, что японцы собираются перед ангаром.
Ксавьер посмотрел в щель между дверями.
— Они заставили нескольких филиппинцев рыть яму у дороги.
— Зачем?
Он немного послушал, затем лицо его растянулось в улыбке. Ледяной холод этой улыбки глубоко проник мне в душу, но вместо страха ответом ему была нарастающая сила, заставившая быстрее биться мое сердце.
— Пора?
— Уже скоро. Сейчас они делают свою последнюю ошибку. — Он вновь нагнулся к щели. — Они устали от своих пари и намерены как следует позабавиться, устроив бойню в яме. Они собираются заставить нас убивать друг друга ради собственного развлечения. Ни в ком из них самих не осталось ни капли боевого духа.
Он вновь посмотрел на меня, и я понял, что нам предстояло попасть в яму. Я разбудил нескольких солдат, и мы вместе расчистили пространство перед дверью. Я предупредил, чтобы они не вмешивались, если со мной и Ксавьером произойдет что-то странное. Затем я встал вместе с темноволосым офицером в нескольких дюймах от закрытой двери.
Когда дверь распахнулась, мы увидели Секине и восемь других солдат, стоявших в свете полной луны. Ксавьер что-то сказал им по-японски, и Секине улыбнулся идиотской улыбкой превосходства. Я рассмеялся, и японцы вывели нас из ангара.
— Не знал, что ты говоришь по-японски.
Он только улыбнулся в ответ.
Нас подвели к дороге, где филиппинцы вырыли грубую квадратную яму около шести футов глубиной и несколько ярдов шириной. Нам велели снять рубашки и столкнули в яму.
Дно ямы было мягким и неровным. Опершись рукой на небольшую насыпь, я обнаружил под ней лицо мертвого американца. Я чуть не потерял хладнокровие. Ненависть так душила меня, что я готов был заключить договор с самим Сатаной, если бы он дал мне сил для отмщения.
Ксавьер окликнул меня из другого угла ямы.
— Укроти свой гнев, не позволяй ему руководить собой или ты не сможешь контролировать то, что должно сейчас произойти.
Я закрыл глаза и попытался думать о счастливых днях. Мне вспомнилась юность, прошедшая в Эймсе на ферме родителей. Я скучал по той жизни. Обрывочные воспоминания об отце и матери замелькали перед моим мысленным взором. За несколько секунд я нащупал в памяти два ключевых момента. Во-первых, отца, который панически боялся разозлиться, а во-вторых, мать, которая все, бывало, молилась поздно ночью Богу, чтобы он избавил ее от провидческих снов. Моя семья очень точно подходила под ксавьеровское описание ТИГАРов, наделенных даром средней силы, но не знающих об этом. Я почувствовал, как разум освобождается от гнева, как я получаю дар и готов совершить то, чего хочет от меня Господь.
Мои пальцы слегка онемели от напряжения, а в голове зазвенело, как звенит одеревеневшая конечность, когда в нее хлынет кровь. Я открыл глаза. Каждое мельчайшее движение вокруг меня, казалось, длилось минуты, и я мог различать мельчайшие нюансы поведения, начиная с еле заметного тика, подергивавшего губу Цузуки, до нелепо задравшейся шпаги Мацукаты.
В таком измененном состоянии восприятия я увидел Секине с двумя японскими штыками в руках. Каждая черточка этого тщедушного человечка проявилась как под микроскопом, вплоть до запаха рисовых лепешек изо рта и щелкающего звука, который он издавал зубами, возбужденно сжимая челюсти.
Пребывая в таком временном искажении, я замечал и регистрировал про себя все действия других одиннадцати японских солдат. Их возбуждение было ощутимо, словно легкий ветерок. Их мельчайшие чувства страха и сомнения касались меня, как рассеянные в воздухе частички тумана. Их гомон на родном языке, когда они спорили, делали ставки и ссорились, был для меня темен, неясен и раздражал, но я тем не менее мог различать биение сердца каждого из них. Я замечал, куда переключается их внимание, и предвидел все возможные реакции.
Не помню уже, в какой момент я осознал, что мы с Ксавьером собираемся выступить против дюжины хорошо вооруженных вражеских солдат, но хорошо помню свое намерение убить их всех, если Ксавьер погибнет до того, как расправится со своими противниками.
Секине что-то сказал товарищам, и ставки прекратились. Шестеро солдат навели на нас ружья, и Секине бросил штыки в середину ямы.
Во время их медленного падения мои глаза встретились со светящимися зрачками другого ТИГАРа, находившегося в яме. Ксавьер кивнул мне, и я увидел клыки, вырастающие из его вытянувшейся челюсти. Его пальцы превратились в изогнутые когти, и с боевым кличем, который мог бы составить славу ангелу или демону, он выпрыгнул из ямы прямо на ближайшую к нему кучку людей. Ныряя за падающими штыками, я ощутил волну паники, пробежавшую по изумленным солдатам.
Все мое тело заныло от притока энергии; я схватил длинные стальные лезвия, прежде чем они коснулись земли, и, используя инерцию, бросился к стене ямы. Я взлетел на нее под углом и обрушился на замедленно двигавшийся силуэт Секине.
Его голова со ртом, округлившимся для произнесения команды, упала на землю.
Цузуки не успел понять, что все ставки пошли насмарку, когда я выпустил ему кишки обоими штыками. Смех толстяка застрял в горле и превратился в предсмертный хрип. В этот момент я услышал выстрелы из нескольких ружей. Японские солдаты среагировали быстрее, чем я ожидал. Пули, быстро покрывавшие пространство между стволами и мишенью, то есть мной, чертили в воздухе раскаленные белые полосы. Я попытался отклониться от их траектории, но все же почувствовал два острых удара в бок и ногу, когда пули достигли цели. Мгновенно возникшие рубцы болели, как мышечные спазмы, но гораздо меньше, чем я ожидал. Я заблокировал мозг от боли и заполнил его одной мыслью: если мне суждено умереть этой ночью, то каждый япошка в радиусе пятнадцати миль умрет вместе со мной.
