Анастасия Pooh - Исчезнувшая стихия
- Не недооценивай ее, Обсидиана.
- Ты что-то почувствовал?
- Ничего, о чем бы я тебе не сказал, но ее злость на тебя сильнее, чем кажется, я так думаю, сильнее, чем она показывает.
- Я не могу с этим что-либо сделать. Конечно, можно будет попытаться заставить ее уехать в Физалию в случае чего, но сам понимаешь, из-за Сибиллы это не вариант.
- Ты можешь постараться найти причину такого ее отношения к тебе и устранить ее.
- Бесполезно. Я пробовала открыть эту дверь на протяжении двух лет и, как видишь, ничего не вышло. И честно говоря, теперь мне на это тоже плевать, - я зевнула. Я не спала только двое суток, а с ног валюсь как будто суман. Может это последствия лекарства Лайры? Нужно узнать.
- Как скажешь, но не подставляй Кэссиди спину, - и, заметив мой удивленный взгляд, тал добавил, - Считай это просто звериное чутье.
- Я запомню, родной. Еще что-то?
- Да. Я слышал только конец разговора и все же... Сибилла связывалась через зеркало с Илией. И, насколько я понял, разговор у них шел о тебе. Королева хочет, чтобы ты прибыла во дворец как можно скорее. В чем причина я не слышал, но тон у нее был очень серьезный. - я хмыкнула.
- Илия не умеет разговаривать по-другому, слишком долго у власти. Но в этот раз ей придется перебеситься. Я не собираюсь к феям раньше, чем того потребует охота. - я снова зевнула. Да что такое?
- Думаешь это разумно, дразнить ее?
- Понятия не имею, но Илия не имеет надо мной власти, впрочем, как и феи вообще. Поэтому пусть хоть молнии мечет, плевать. В открытую она сделать мне ничего не сможет, а в темную - я не дам ей шанса.
- Тогда это все, - я кивнула.
- Я в душ и баиньки. Что-то вымоталась.
- Ну еще бы. Знаешь, как ты меня напугала в гостиной.
- Прости, сладкий, я думала, этот рефлекс давно умер, как оказалось, нет. Такого больше не повторится, - я стояла у двери в ванную.
- Хочется верить, потому что я не хочу больше видеть тебя такой. Не хочу повторения прошлого опыта, не хочу вытаскивать тебя.
- Восемь лет назад у тебя это превосходно получилось, - склонив голову на бок, пробормотала я.
- Да, но я не уверен, что смогу вновь, поэтому не пугай меня больше так. Боюсь, мое бедное сердце не выдержит, - он закатил глаза и вывалил язык. Я фыркнула. Шут! И закрывая дверь ванной, услышала насмешливое:
- И все равно он хочет тебя!
Пожалуй, впервые не нашлась, что ответить и просто пару раз стукнулась лбом о дверь. Думала поможет. Ни-фи-га. Стоя под струями горячей воды, я наконец-то позволила себе хоть чуть-чуть расслабиться. Вечер выдался... богатый, что и не говори. Мда, не думала я, что встреча с прошлым произойдет так скоро, да еще и при подобных обстоятельствах. Но, может оно и к лучшему - давно пора было попрощаться с детскими страхами, хотя чует моя з...звериная натура, что будет это не просто. А тут еще и этот врайт со своими поцелуями. Так. Все. Хватит. Об этом больше не думаем. Нужно переключиться, например на охоту. Что у нас там с трупами? А с трупами у нас не густо. За все время, что я пробыла в морге, успела осмотреть только два тела и не досчиталась еще троих. Скорее всего, их уже похоронили, ведь они были первыми убитыми. Нужно узнать, что демоны делают с телами и узнать срочно. Еще бы неплохо конечно осмотреть места, где были найдены врайты, но это не к спеху. Должна признать, Сангранские дознаватели свое дело знают: мои наблюдения почти в точности совпали с их выводами. И это тоже радовало мало, впервые за десять лет моей работы у меня не было совершенно никаких зацепок, никаких вариантов и, что хуже всего, никаких идей. Я даже толком не знала с чего начать. И это пугало, но еще больше интриговало. Во мне проснулся Охотник, Истинный Охотник, впервые за последние четыре года. И уже лежа в кровати, мне почему-то показалось, что, что бы ни случилось со мной, эту охоту я запомню надолго.
Клетка. Полутемная, сырая, с низким потолком. Пахнет плесенью и почему-то пиявками. Слышно как в углу копошится старая крыса. У нее нет передней лапы, и она полностью слепа. В тусклом свете ущербной луны она кажется больше, чем есть на самом деле. Ее шерсть теперь почти всегда перемазана в той отвратительной серо-желтой массе, которой нас кормят. Я обычно могу проглотить только пару ложек, потом меня начинает рвать. Мне четырнадцать, и я сижу на полу в камере. Мне холодно, я не чувствую ног, но сейчас мне на это плевать. Я даже не обращаю внимания на крысу, как делала это обычно в такие моменты. Сейчас я нервничаю, мне страшно. От напряжения и утомления болит голова, из-за неудобной позы сводит судорогой ноги. Глаза слезятся, из носа постоянно течет. Все что осталось от моей рубашки в крови, ее сладковатый запах перебивает все другие. Но мне плевать... Сейчас мне на все плевать. Мне страшно, дико, безумно. На моих руках медленно умирает самое дорогое мне существо. Умирает уже два дня. Два тяжелых, бесконечно долгих дня. И я ничего не могу с этим сделать - мне не хватает знаний и сил. И из-за этого хочется орать. Отец стал чаще терять сознание и перестал узнавать меня. Иногда он тихо стонет и просит воды. Боги, я не могу дать ему даже воды. Я держу его на коленях, одной рукой зажимая рваную рану на груди. Кровь уже не течет так сильно, она практически вообще не течет и его торчащее сломанное ребро уже не пугает меня. Вторую руку я держу у него на лбу, стараясь поделиться с ним остатками своих сил. Он снова потерял сознание лучей пять тому назад, дыхание было рваным, едва слышным, лицо стало серым, и подбородок заострился еще больше. Он прерывисто вздохнул.
- Папа, пожалуйста, - еле слышно шепчу я и тоже теряю сознание. Ненадолго всего на несколько вдохов, но этого хватает старой крысе. Когда я открываю глаза, она сидит возле нас, ее нос подрагивает, она пытается откусить кусок от папиного предплечья.
- Пошла вон, сука! Он еще не умер! Слышишь, тварь, не умер! - хрипло кричу я и отрываю ее от отца. Она визгливо пищит и пытается укусить меня. Ее писк больно бьет по ушам и натянутым нервам. Я перехватываю ее удобнее и что есть сил ударяю головой о каменный пол. Слышится глухой хруст. Крыса больше не пищит. Я улыбаюсь полубезумно. Потом снова накатывает страх и я, быстро вытерев руку о рубашку, кладу ее обратно на ледяной лоб отца.
- Малыш, - едва слышу я его голос через какое-то время, - убери руку, малыш. Ты не поможешь мне, родная. Прошу, убери. - я смотрю в самые дорогие мне глаза. И мне безумно страшно.
- Нет, нет, все не так. Я помогу, - я пытаюсь говорить уверено, но голос срывается.
- Малыш, - снова хрипит он, а потом замолкает. Он молчит долго, меня начинает бить озноб, по щекам катятся слезы, губы дрожат.
- Обсидиана, девочка моя любимая, перестань... ты погубишь себя, прошу. - и снова долгое молчание, и снова он закрывает глаза.
