Юлия Власова - Таймири
Через несколько мгновений на поляне стало так тихо, что Остеру Кинну показалось, будто вместе с тиграми умер и сам лес.
Посмеиваясь и отирая пот с лица, Эдна Тау оглядывала свой трофей — эта полосатая шкура скоро будет красоваться у нее в вигваме на зависть всем соседям.
— Знакомьтесь, мой брат, Кривое Копье, — сказала она.
Индеец смолчал и надулся на протянутую Остером Кинном руку. Видно, это считалось у него верхом дружелюбия.
— Да будет вам известно, Кривое Копье дал обет молчания, потому что в свое время слишком много мозолил язык, — заметила его сестра. — Вождь его наказал.
— А когда истекает срок… ну, этого, обета? — поинтересовался путешественник.
Эдна Тау сделала жест, который, как всегда, мог означать, что угодно, но который Остер Кинн истолковал как «не знаю».
— Послушай, мой бледнолицый друг, — сказала она, — нам лучше поскорее убираться из массива, потому что удравший тигр созовет сородичей, и они отомстят за убитых. Надо поторопиться.
Остер Кинн взглянул на взъерошенных Кэйтайрона и Папируса. Вид у них был жалкий.
— Ну, чего такие постные лица? Невредимы? Так радуйтесь!
Таймири подняла с земли подругу. Та уже дважды успела потерять сознание и теперь понемногу приходила в себя.
— Пойдем, храбрая ты наша. В следующий раз думай, прежде чем беду на себя навлекать.
Минорис шла за индейцами, опасливо поглядывая на огромную черно-белую шкуру, которую волок за собой Кривое Копьё. Вдруг оживет да снова набросится? Тут уж ей наверняка несдобровать, потому как тигры массива дважды добычу не упускают. Еще следовало бы попросить прощения у Эдны Тау, но Минорис не знала, как лучше начать…
… - За что? За что мне тебя прощать? — искренне удивилась индианка, и Минорис залилась краской.
— Но я ведь вас ударила! — через силу произнесла она. — Как… Как последняя свинья.
— Не изводи себя понапрасну. Всем неприятным эпизодам место в прошлом. К тому же, — нерешительно добавила Эдна Тау, — это была идея философа. Он хотел тебя вернуть. Эх! На что только не пойдет учитель ради ученика!
— Так значит… — сказала и тут же осеклась Минорис. — Но я больше не его ученица! — отрезала она и быстро зашагала вперед.
Стоянка была недалеко.
* * *Отставив кастрюлю с бульоном, Сэй-Тэнь вытаращила глаза, подавилась и потом долго не могла откашляться.
— Ты… разговаривала… с тиграми?
— Пусть на меня свалится груда сосновых шишек, если это было не так! — с вызовом ответила Таймири и выжидающе поглядела наверх.
Там мирно шелестела иголками сосна, и было непохоже, чтоб она собиралась расставаться со своими шишками.
Аромат из кастрюли шел такой, что хотелось немедленно выхлебать всё ее содержимое. Поэтому Таймири не удержалась и попробовала суп.
— Наша устерция, да?
— Она самая, — угрюмо подтвердила Сэй-Тэнь и покосилась на Остера Кинна. — Вот кому стоило бы поучиться у твоей тетушки. Эта стряпня неудобоварима.
— Ну, всем не угодишь, — миролюбиво отозвался тот.
Услыхав, что говорят об устерции, Эдна Тау причалила к костру.
— Так-так-так, — насмешливо осведомилась она. — Супчик сварили?
— Из сосновых иголок, шишек и кой-какой травы, — тут же отчитался Остер Кинн.
— Что-то ты темнишь, друг мой любезный, — поцокала языком индианка. — Это не кое-какая трава, а сон-трава. Вернее, ее разновидность.
— Сон-трава? — хором переспросили Таймири и Сэй-Тэнь.
— Конечно, она утоляет голод и всё такое. Но от нее засыпаешь.
— Что, даже от малюсенькой ложечки? — не поверила Таймири.
— Именно. Через полчаса будешь храпеть без задних ног, — сурово подтвердила индианка.
Сэй-Тэнь решила не дожидаться, пока пройдет полчаса, и широченно зевнула.
Капитан занервничал. Если заснуть на земле — то проснуться можно и в клыкастой пасти тигра. А то и не проснуться вовсе!
— Что сидим? Что сидим? — затараторил он. — Нужно быстро искать укрытие или какую-нибудь верхотуру. Свистать всех наверх!
Горе-повар разворошил хворост и раскидал затухающие ветки, чтобы костер не разгорелся снова. Поставил на ноги сонливую Сэй-Тэнь и вылил суп, который, по счастью, больше никому попробовать не привелось.
Все как-то позабыли об индейце. А Кривое Копье молча тащил туши убитых тигров, молча слушал разговор у костра, хотя ему так хотелось вставить словечко-другое. Если ты молчалив, тебя вроде как и не существует. На тебя не обращают внимания, тебя не хвалят за удачно ввернутую шутку, тебя даже не ругают! Сейчас Кривое Копье мечтал лишь о том, чтобы его хорошенько отругали. К тому же, сестра вечно упускает из виду очевидные факты.
— Что делать с дикими кошками? — спросил он своим низким мелодичным голосом.
Сборы тотчас отложены, взгляды обращены в его сторону, кадр остановлен.
— Ты нарушил обет! — в ужасе воскликнула Эдна-Тау.
— Как я могу молчать, если не было сказано главного? У нас есть два тигра. А это ведь пища на многие дни!
* * *Прошло совсем немного времени с тех пор, как они покинули стоянку. Эдна Тау рассказала, что ближе к окраине массива растет могучий кедр, известный также как страж леса. Он ветвист и высок.
— Куда выше нашего Кривого Копья, — заметила она, щурясь от полуденного солнца. Все зашлись дружным смехом. Кривое Копье смеялся тихо и смущенно.
— Если запалить рядом с деревом сухие ветки, на нем можно будет отлично переночевать, — сказал он, когда остальные отдышались.
Индейцы не понаслышке знали, что огромные белые тигры больше всего на свете боятся огня.
Таймири и Сэй-Тэнь клевали носом, спотыкались на каждом шагу и время от времени подремывали на плече могучего и энергичного Остера Кинна. Капитану постоянно мерещилось, будто за ним кто-то крадется, потому что Кривое Копье волок позади охотничьи трофеи. Шкуры шуршали, как шуга на реке, и шорох нагонял на Кэйтайрона страху.
Эдна Тау щедро кормила Остера Кинна индейскими баснями. Тот кивал, посмеивался, и было видно, что ему ужасно хочется отдохнуть, отлежаться где-нибудь в тенистой роще. Стволы у сосен из кофейно-коричневых сделались красными, как насыщенный каркаде. Небо тоже отчего-то разрумянилось, хотя до вечера было далеко. Минорис упорно избегала философа и старалась, по возможности, держаться рядом с Таймири и Сэй-Тэнь. Диоксид ее, конечно, со своей философией не преследовал, но окажись он поблизости, непременно завел бы разговор о каких-нибудь Декартах или Зенонах. И тогда прощай свободная жизнь! Он и сам, наверное, прекрасно догадывался, какой притягательной силой обладают его речи.
