Владимир Ленский - Странники между мирами
Хессицион обошел девушку вокруг, высоко задирая колени, и вдруг заорал, наклонясь к ее уху:
— А я ненавижу левитацию! Дешевый трюк! Для дураков, которые любят подглядывать за голыми бабами! Ей-то зачем? Она и сама — голая баба, если уж так хочется!
— Мы говорим не о левитации, господин профессор, — напомнил Вейенто мягко.
— Ну да, ну да, ну да... — забормотал Хессицион и вдруг устремил на Вейенто совершенно пустой взгляд. — А о чем мы говорим?
* * *
Минули день, ночь и еще один день. Вечером третьего дня своего пребывания в охотничьем домике Хессицион явился к герцогу Вейенто — собранный, серьезный, полный решимости заниматься работой.
— Вы готовы? — осведомился старик, едва лишь показался на пороге.
Герцог тотчас встал.
— По первому же вашему слову, господин профессор.
— Ну так это слово прозвучало... Ту-тууу-ту-ту! — Он пропел сигнал боевой трубы. Точнее — собственное представление о том, каким должен быть этот сигнал, поскольку трудно представить себе человека более далекого от военной службы, нежели Хессицион. — В поход, господа! Где объект?
Они направились в комнату Фейнне. Там ничего не изменилось: девушка по-прежнему безучастно сидела в углу и на появление своих тюремщиков никак не отреагировала.
— Объект пассивен, но это и к лучшему, — заметил Хессицион деловитым тоном. — Активный объект норовит стать субъектом и спереть у экспериментатора результаты эксперимента, а то и подделать их при помощи ряда безответственных поступков во время проведения опыта...
— Что я должен делать? — спросил Вейенто.
— Ты, дурак? — Хессицион презрительно фыркнул. — Ты — ничего. Стой и наблюдай. Не вздумай вмешиваться! Испортишь. А если ты, паскуда, вздумаешь украсть результаты... — Старик поднес к носу герцога костлявый кулак.
Вейенто даже не поморщился.
— И близко не было такой мысли, господин профессор!
— То-то же. — Хессицион успокоился. Он приблизился к Фейнне. Схватил ее за руку, заставил встать. Провел ладонью по боку девушки. — Да, толстовата, — повторил он свое первое замечание о ней, — но в данном случае это не имеет значения... Вообще женская полнота или худоба практически никогда не имеет значения, как я имел случай убедиться за время своей бесконечно долгой жизни. И уж тем более — при проведении экспериментов. Да.
Он потащил Фейнне за собой, и они вместе покинули дом. Оказавшись на свежем воздухе, Фейнне судорожно вздохнула. Внезапно она ощутила мириады запахов, прежде от нее сокрытых, и возненавидела свое заточение еще больше.
Хессицион поставил ее посреди двора, несколько раз вынуждал менять положение, затем быстро нарисовал на земле несколько формул и столь же стремительно затер их ногой.
С Фейнне творилось что-то странное. Все тело девушки тряслось, по рукам пробегали судороги. Видно было, как она открыла рот и что-то говорит, но слова звучали неслышно. Затем в ее распахнутых глазах мелькнул ужас. Мгновение герцогу почудилось, будто девушка прозрела — она явно видела нечто. Затем по воздуху пролетела рябь, и Фейнне рухнула на землю — она потеряла сознание.
Хессицион предупреждающе вскинул ладонь, не позволяя приближаться к упавшей девушке, наклонился над ней и дважды сильно тряхнул ее за плечо. Она простонала, на сей раз отчетливо и громко.
Хессицион в отчаянии всплеснул руками.
— Она вернулась! Проклятье! В расчетах была ошибка... Но я не отступлюсь. Подберите этот хлам. А другого объекта нет?
* * *
Фейнне пришла в себя и поняла, что снова находится в прежней комнате. Она лежала в постели, переодетая в чистую рубашку и укрытая теплым одеялом. Потянувшись к столику, где обычно стояло умывание, девушка нащупала чашку с теплым молоком. Пальцы ее бессильно скользнули вниз, чашка чуть качнулась, несколько капель пролилось.
Затем Фейнне ощутила чье-то присутствие. Подняла голову:
— Кто здесь?
Ответа не последовало. Фейнне тяжело упала обратно на подушки. Она чувствовала себя больной — но не так. как бывало в детстве, когда по телу бродила теплая истома и вокруг суетились слуги. В те времена, хворая обычными детскими недугами, Фейнне особенно остро ощущала вкус пищи: ей подавали лакомства — любые, по её капризу. Музыка звучала для нее в такие дни слишком громко — Фейнне улавливала тончайшие обертоны и наслаждалась почти болезненно. И никогда так не трогали ее истории вымышленных людей, описанные в книгах, как в дни былых болезней: Фейнне слушала чтение и тайно сладко плакала, отвернув лицо к подушке.
От теперешней болезни она просто устала. Еще одно неведомое доселе чувство. Так устают люди не за день, даже не за месяц трудов; такое состояние наступает после многих лет непрерывной, тяжелой, ненавистной работы. Те самые люди, для кого счастьем будет простое уменьшение нагрузки на надтреснутый хребет.
— Что вы сделали со мной? — спросила Фейнне того невидимого, который находился в ее комнате и следил за её пробуждением. Голос девушки прозвучал хрипло, незнакомо.
Ей опять не ответили. Не потому, что не хотели выдать своё присутствие, вдруг поняла Фейнне, а просто потому, что не видели необходимости что-либо объяснять ей. Она — никто, вещь, «объект», как выражался Хессицион.
Сумасшедший старый ученый совершенно явно не узнавал в «объекте» свою былую студентку. Поначалу Фейнне не понимала — почему такое возможно, и начала размышлять над этой проблемой. В конце концов она пришла к забавному выводу: существует порода людей, слишком занятых собственным внутренним миром; они способны воспринимать не столько других людей, сколько другие функции. Переменит человек функцию — и сразу же перестанет быть узнаваемым.
И таких — большинство. На этой особенности восприятия посторонних людей основаны все переодевания. Никто не узнает графиню, если на ней будет платье служанки, потому что в девушке, которая носит фартук, будут прежде всего видеть ее функцию — подать, принести, унести, вычистить, прибрать.
«Довольно странное преимущество в том, чтобы быть слепой, — думала Фейнне, — поскольку слепые различают не чужие функции, а прежде всего собственные ощущения. Я почти уверена, что человек, который сидит сейчас неподалеку, — тот же самый, что присутствовал при опытах. Хотя я не могу его видеть, а сам он молчит».
Она принялась перебирать в мыслях вчерашние впечатления. Ее привели на свежий воздух и несколько раз заставляли переходить с места на место. Затем она почувствовала прикосновение к своей коже. Нечто влажное, тонкое. Почти невесомое. Оно погладило ее, и ей сделалось отвратительно.
Это было не просто физическое отвращение — гадливость охватила все ее существо. Она пыталась вырваться, прервать контакт, избавиться от омерзительной близости чего-то невидимого, но оно держало крепко. Фейнне не могла даже шагу ступить. Ее как будто поместили в плотный кокон воска и облепили со всех сторон. Дышать становилось все труднее, а отвратительное присутствие росло и постепенно делалось всеобъемлющим, и Фейнне уже знала, что оно — серое.
