Ярослава Кузнецова - Химеры
– Мастер Весель, – Рив криво усмехнулся, – Вы Илена уже третий раз ругаете, на весенней выставке ругали и на юбилее Академии ругали. Он осознал и раскаивается. Раро, скажи мастеру, что раскаиваешься.
– Где он осознал? Где? Вы посмотрите на его рожу, где на ней раскаяние? – академик аж подскакивал от негодования, держась за рамиров лацкан. – На паскудной этой роже написано утомление минувшей ночью! Интерес хлопнуть перцовой арварановки на ней написан, а не раскаяние!
Рамиро поспешно отвел взгляд от стола с бутылками и графинами.
– Из меня плохой преподаватель, мастер, – сказал он покаянно. – И королевских заказов я больше не беру, я не портретист.
Рамиро бросил преподавание после конфликта со студенткой из семьи высокого лорда, Юфилью Араньен, которой поставил незачет на полугодовом просмотре. Девица за пять месяцев не сделала ничего по рамировому предмету и, ссылаясь на беременность, просила хотя бы тройку. Тройку ставят за работу, на которую можно смотреть без содрогания, отрезал Рамиро, а за пустое место я ставлю незачет. А если молодая леди не в силах учиться, пусть возьмет академический отпуск. С Рамиро разговаривал брат Юфили, который пытался всучить взятку, муж Юфили, сулящий неприятности, декан факультета живописи, проректор, ректор, Рив Каленг и совет профессоров. На совете выяснилось, что господин Илен подводит коллектив, порочит репутацию Академии, компрометирует преподавательский состав, портит отчетность, не справляется со своими обязанностями и провоцирует скандалы.
Рамиро послушал-послушал и соскучился. Ему нравилось рисовать и помогать другим заниматься тем же, а от всех этих игр в поддавки становилось нестерпимо тоскливо. На следующий день он принес заявление и распрощался с преподаванием.
– С таким покровителем можно и от королевских заказов отмахнуться, – сказал профессор Глев, известный скульптор. – Рисуй себе дролери, они всегда в цене. Непреходящие, как говорит мастер Весель, ценности.
Рамиро пожал плечами, пожелал всего хорошего и сказал, что спешит, так как его ждет покровитель. Рив Каленг догнал Рамиро у лестницы.
– Не обижайся на стариков, Раро. Они считают, что ты незаслуженно удачлив. И что ты пальцем не пошевелил, чтобы эту удачу заработать.
– Они считают, что за меня пальцами шевелит господин День? Может, он еще и рисует за меня?
– У тебя хорошие картинки.
– Вот спасибо, а я не знал.
– Только малость коньюктурные. Старики так считают.
– Угу. Картинки очень сильно коньюктурные, и я сам эту коньюктуру создал. Рив, а ты знаешь, что худсовет через раз заворачивает мои картинки с фолари? Потому что фолари не любимы нашим покровителям. И зачем вы, господин Илен, глупости рисуете, каких-то уродцев с хвостами и чешуей. Это не актуально и никому не интересно. Беда в том, что фолари, черт их дери, нравятся мне не меньше покровителей. У меня полная мастерская никому не нужных картинок, Рив. И несколько коньюктурных, ага. Которые ездят по выставкам и делают мне имя.
Только Стеклянный Остров неизменно имеет успех. Стеклянный Остров можно рисовать сколько угодно, это всегда актуально и интересно. Стеклянный Остров, который стал сердцем Сумерек с помощью Лавена Странника и его верных.
Рамиро остановился перед картиной, которая изображала встречу короля Герейна с лордом Маренгом на реке Оре. Седой лорд, преклонив колено, приветствует братьев Лавенгов в летных комбинезонах, всех троих осеняет рвущееся на ветру белоснежное знамя с распростершей крылья каманой. Знамя держит герольд Королевы, будущий глава управления цензуры и по совместительству покровитель некоторых художников. За спиной у братьев, на фоне открытой "молнии", изображены любовно и тщательно – воспитатель королевских особ, впоследствии частный предприниматель и глава корпорации "Плазма", его дочь, во время войны – корректировщик огня одного из трех "глаз Врана", а после – глава охраны корпорации, за ними, плечом к плечу – король Моран, дальний родственник господина Врана и первый из присягнувших Лавенгу, и высокие лорды Араньен и Флавен, присягнувшие на Амалерской Встрече.
Хорошая все таки картинка, подумал Рамиро. Жизнерадостный колорит, светлая, свежая, многодельная, Врана вон нарисовал похожего, без рисунка с натуры, без фотографии (вместо дролери на фотографиях получаются засвеченные пятна), одной только зрительной памятью руководствуясь... Рамиро написал картину к юбилейной выставке пятилетия коронации, сэн Ларан Маренг-Минор, сенешаль Герейна, купил ее в королевскую галерею.
Посыпались заказы... Рамиро даже несколько выполнил. Поправил свое положение. Перестал мотаться, наконец, по съемным углам, прибрел двухуровневую квартиру-мастерскую на Липовой, с потолками семь с половиной ярдов и большущей террасой. Родительская квартира с войны стояла закрытой, Рамиро не мог ни жить там, ни сдать, ни продать ее.
Он стоял и думал про до сих пор несмытые бумажные кресты на окнах, про пятнистые от старости занавески, про пыльный отцов кульман, занимающий полкомнаты, про засохшее алоэ на окне и кошачью миску на щербатых плитках кухонного пола. И про материны запасы мыла, сахара и свечек, если мыши их не съели, под завязку набитые шкафы, бесконечные отрезы страшненького штапеля и фланели, из которых так никогда ничего не сшилось, стеллажи книг с коричневой хрупкой бумагой, брикетики сагайской туши, величайшей в то время ценности, теперь-то эту тушь, свежую, не пересушенную, можно купить в любом художественном магазине.
Спасибо братьям Лавенгам, что краски и прочее не надо заказывать едущим за рубеж приятелям или скупать ящиками, потому что Макабрины обязательно перекроют Маржину, не сегодня, так завтра, и поставки прекратятся. Или Элспена сцепятся с Югом или с теми же Макабринами и перекроют дорогу на Лагот, или Флавены сцепятся с Элспена... вариантов кто с кем сцепится всегда много, результат один – товаров нет, цены взлетают до небес, мать, как волчица, рыщет по городу в поисках добычи, шкафы забиты мылом.
Зачем я сюда пришел? Смотреть на старые картинки? Вспоминать про мамины шкафы? Слушать попреки мастера?
Рамиро мрачно огляделся. Рука болела, хотелось пить и домой. С Днем еще некстати поссорился... Десире надо искать... Ньет...
Рамиро велел себе не думать об этом.
Галерея заканчивалась лестницей, ведущей к тронному залу. Оттуда шел гул, там играла музыка, клубились гости и блистали огни.
Большинство прибывших на праздник разными, не всегда честными путями добивались приглашения, и уж в любом случае приложили массу усилий, чтобы попасть во дворец. Рамиро не мог вспомнить, чего ради он сюда притащился.
