Маргит Сандему - Лихорадка в крови
Она знала, что все здесь ждут ее смерти. Она слышала, как кто-то сказал: «Там в углу скоро освободится место».
Она не должна умереть! Ребенок…
Неужели он еще жив? Тогда это чудо. Он затаился. Уже не толкается весело, как бывало.
Чьи это голоса?
Наверное, у нее снова начался бред — она слышала любимые голоса. Доминика. И Никласа. Значит, ей осталось совсем недолго. Либо она уже ступила в неведомое.
Кто-то осторожно приподнял ее.
— Виллему! — раздался нежный голос Доминика. Она приоткрыла было глаза, но тяжелые веки тут же снова опустились. Мало того, что ей слышатся голоса, у нее еще и видения.
Может, именно так и попадают на небеса? Но она, связанная с худшими из Людей Льда, давно потеряла право на вечное блаженство.
— Легкая, как перышко, — сказал голос Доминика. — А ведь она с ребенком. Никлас, мы должны немедленно отвезти ее домой.
— Я уже заказал карету.
Виллему снова впала в забытье.
Она лежала в какой-то громыхающей телеге. Почему так трясет? Это вредно для ребенка.
Кто-то сидел рядом и придерживал ее. Кто-то сидел впереди.
Лошади бежали рысцой.
Карета громыхала.
Не может быть, чтобы ее везли на небеса в такой колымаге!
— Я еще жива?
— Думаю, жива, — весело ответил голос Доминика.
— А Карл-Ингрид?
— Карл-Инг… А, понимаю!
— Ребенок жив, Виллему, — сказал Никлас. — Мы насильно кормили тебя молоком и другой пищей, которую ты не ела уже очень давно.
— И Никлас накладывал руки тебе на грудную клетку. Болезнь пошла на убыль, теперь ты уже не так кашляешь.
— Где мы?
— Только что проехали Кристианию и скоро будем дома.
Она вдруг открыла глаза:
— Это правда? Вы настоящие? Неужели это не сон и не бред? И ребенок жив? И я еду домой? И Доминик рядом?
— Все это правда, Виллему, — нежно сказал Доминик, но голос у него дрожал. — Хочешь, я ущипну тебя за руку. Господи, от тебя остались кожа да кости!
Она почувствовала боль. Все происходило на самом деле! Виллему разрыдалась.
Дома ее тут же уложили в постель, в ее собственную постель в Элистранде, и все старались хоть чем-нибудь ее порадовать. Родные, встревоженные и огорченные, по очереди заходили к ней, все приносили что-нибудь лакомое.
Но никто не сказал ей, что Ирмелин уже родила.
Виллему сама поняла это, увидев стройную фигуру Ирмелин.
— Кого ты родила? — спросила она однажды вечером, когда Ирмелин сидела возле ее кровати.
Ирмелин отвела глаза:
— Мальчика. Он родился слишком рано, но теперь он уже окреп. Его будут звать Альв, он такой маленький и хорошенький.
Виллему улыбнулась, губы у нее дрожали:
— Но ведь он вырастет большим и сильным, и тогда это имя уже не будет ему подходить.
Они помолчали и наконец осмелились взглянуть друг другу в глаза.
— Опасения не оправдались?
— Нет.
Больше Виллему ничего не сказала. Только пожала Ирмелин руку.
— Я так рада за тебя, Ирмелин, — прошептала она после долгого молчания.
— Спасибо!
И тут же Ирмелин прибавила:
— И Никлас, и дядя Маттиас, оба будут с тобой, когда придет время. Они хорошо подготовились к этому.
Виллему смогла только кивнуть.
Заботливый уход уже приносил свои плоды. Виллему округлилась, начала вставать. Доминик все время был рядом с ней.
Он больше не думал о войне и ее исходе и мечтал только о том, как увезет Виллему и ребенка домой в Стокгольм, когда они оба достаточно окрепнут для такого путешествия. Ранение на шее давно зажило, но поворачивать голову было еще трудно. Однако Доминик не обращал на это внимания.
В начале апреля у Виллему начались схватки. Все было готово к этому. Доминик сидел рядом с ней, пока его не услали из комнаты по ее просьбе. Виллему не хотелось, чтобы он, как многие мужчины, сидел с ней во время родов и, может, даже поглаживал ей спину или держал руки у нее на талии. Хватит и того, что с ней будут близкие родственники — Маттиас и Никлас.
Глупышка Виллему. Она хотела до последнего соблюдать приличия.
Но когда схватки усилились, к ней вернулась ее былая дерзость:
— Будь оно все проклято! — кричала она. — Кто это придумал, что исполняя свой долг и рожая ребенка во имя Господа Бога, женщина должна терпеть такую боль?
— Виллему! — строго одернула ее Габриэлла. — Так нельзя говорить!
— Но ведь мне больно!
— Я знаю. Мне тоже было нелегко рожать.
Виллему вспомнила, что у ее матери был еще один ребенок, девочка, которую она родила до Виллему.
— Мама, ведь ты родила ребенка, отмеченного печатью Людей Льда, и не умерла от этого?
— Да, не умерла, дорогая. Но была на волосок от смерти.
— Будем смотреть правде в глаза, мой ребенок тоже может нести на себе эту печать. Говорили, что обычно матерей убивали неестественно широкие плечи ребенка. Это правда?
— Правда.
— Но ведь не всегда у детей бывают такие широкие плечи.
— Конечно, не всегда. К тому же Маттиас и Никлас хорошо подготовились, чтобы справиться с этой трудностью.
— Что значит, подготовились?
— У них есть щипцы и…
Виллему застонала:
— Умоляю, только не это! Где Доминик?
— Где-то в доме, — уклончиво ответила Габриэлла. — Думаю, они выпивают с твоим отцом для храбрости.
— Счастливцы! Ведь это несправедливо, почему им сейчас так хорошо!
— Сомневаюсь, что им сейчас так уж хорошо. Разве приятно знать, что ты — виновник страданий, а помочь ничем не можешь?
У Виллему снова начались схватки, и разговор оборвался.
Все напряженно ждали.
— Теперь уже скоро, — сказал Маттиас, он был очень бледен.
Никлас положил руки на Виллему:
— Успокойся, Виллему, все будет хорошо!
— Я в этом не сомневаюсь, — сухо сказала она. Она думала обо всем, что ей пришлось пережить с тех пор, как она стала женой Доминика. Этого хватило бы на целую жизнь.
Но больше всего она думала о сильных руках, которые легли ей на плечи в каюте капитана. О теплой, подбадривающей улыбке человека, чей портрет, сделанный на деревянной доске, ей случилось однажды видеть. Ее предок, воплощение доброты.
Когда схватки стали особенно сильными и Виллему, забыв стыд, кричала от боли, она снова увидела перед собой его неземное лицо и на нее снизошел покой.
Если на этот раз она все-таки умрет, а она в этом не сомневалась, она опять встретится с ним.
Виллему медленно очнулась от благодатного забытья.
— Родные мои, — прошептала она. — Наверное, я родилась бессмертной.
— Это не так страшно! — рядом с ней раздался счастливый смех. Это был Доминик.
— Тебе нельзя здесь быть, — пробормотала она.
— Все давно кончилось, Виллему. У нас с тобой есть ребенок.
— Кто он? — с горечью спросила она.
— Чудесный мальчик, — ответила Габриэлла. — Если ты откроешь глаза, ты его увидишь.
