Вероника Иванова - Отражения (Трилогия)
— О чём вы говорили? — Какие мы любопытные!
— Ни о чём. Мы не говорили.
— Почему? Гедрин хотел... — Недоумение на лице.
— Извиниться? Это нужно было делать иначе.
— Иначе?
— Не таким тоном. И не подкрадываясь.
— Подкрадываясь? — Доктор явно ничего не понимал.
— Пусть ваш приятель сам рассказывает, о чём и как мы беседовали. Если рискнёт. — Я довольно ухмыльнулся. Пожалуй, почтенный гном не станет открывать все подробности нашей недолгой беседы. Слишком уж она получилась... занимательной.
— Ты не принял его извинения? — Полная растерянность.
Я широко улыбнулся:
— Он не успел их принести.
— Ты... ты... Ты нагрубил ему?!
Я сделал вид, что задумался.
— Я сказал чистую правду.
— Правду?.. — Доктор понял мой намёк и осёкся.
Несколько минут он молча смотрел на меня с таким укором, что в другое время я бы устыдился своего поведения, но сейчас... Сейчас мне даже море было — по колено. Гизариус качнул головой, скорбно поджимая губы:
— Я был о тебе лучшего мнения... Я думал, что ты — благородный человек, заслуживающий уважения, а ты...
— Кто? — Я с искренним интересом уставился на доктора.
— Всего лишь фигляр, притворяющийся рыцарем.
Каково, а? И что я должен делать теперь, после такой «характеристики»? Плакать горючими слезами? Рвать на себе волосы? Эх, доктор, доктор, ты наивен, как ребёнок... Я поднялся, отряхивая штаны.
— Я ни разу не давал вам понять, что являюсь кем-то иным, нежели рабом, переданным вам во временное пользование, этого вы не можете отрицать, — сухо проговорил я. — Мнение о моих достоинствах и недостатках, а также о моём происхождении, о моём предназначении и о моих намерениях вы составили сами, не удосужившись узнать, что я думаю об этом самом мнении. А я скажу, ЧТО я думаю: если вам нравится витать в облаках, воля ваша. Но смею заметить, что присутствующая в вашем доме особа королевской крови скорее всего лишилась зрения именно витая в облаках, и я не могу понять мотивов того, кто определил принца на излечение к такому безответственному и строящему иллюзорные замки человеку, не способному дать правильную оценку простейшей жизненной ситуации...
Рука доктора дрогнула — наверное, он хотел меня ударить, но сдержался. Или передумал, предположив, что после такой тирады я вполне могу дать сдачи.
— Да как ты можешь...
— А ведь он совершенно прав. — Голос Борга заставил вздрогнуть и меня и доктора.
— В чём он может быть прав? — Гизариус не хотел верить, что у меня нашёлся защитник.
Великан опёрся на перила террасы, улыбаясь одновременно насмешливо и горько.
— Хотя бы в том, что принц был неосторожен в оценке противников и выборе друзей.
— Неужели?
— Я не знаю, как именно он заболел и что этому способствовало, но чувствую: здесь попахивает местью.
— Отвергнутая любовница или соперник? — невзначай поинтересовался я. Хотя разницы никакой: те же яйца, только в профиль...
— Не знаю. — Борг пожал плечами. — Об этом нужно спрашивать у принца.
— Да, «Опора» никогда не славилась способностью идти по Следу, — констатировал я.
В глазах верзилы промелькнуло нечто, похожее на профессиональный интерес.
— А сам-то ты откуда? — резонный вопрос.
— Ниоткуда, — ответил я со всей возможной серьёзностью.
— Так я и поверил! — ухмыльнулся Борг. — «Честь»? Или — «Скальпель»?
Он бы ещё сказал: «Заноза»...
— Я. Не. Имею. Отношения. К Тайной. Страже.
— Можешь рассказывать сказки кому угодно, но только не нам, — заявил рыжий.
— Хорошо. Вам известен примерный состав Орлиного Гнезда?
Борг отрицательно качнул головой, доктор неопределённо пожал плечами.
— «Да» или «нет»?
— Большей частью, — наконец решился ответить Гизариус.
— Я там фигурирую? — Феноменально глупая беседа, но что поделать...
— Нет... Но это ничего не значит! — с жаром бросился доказывать доктор. — Ты можешь входить в число...
— Приглашённых специалистов? — обречённо выдохнул я.
— Именно так! — Ну до чего же довольное лицо!
— Вы оба малость не в себе. — Я покрутил пальцем у виска. — Или — не малость... По вашему выходит, что всё это, — я провёл рукой по щеке и ошейнику, — что-то вроде маскировки?
Можно было не спрашивать: глаза двух взрослых мальчишек сияли лихорадочным возбуждением близости к открытию самой страшной и интригующей тайны в их жизни. А мне вдруг захотелось зарыдать в полный голос. Пришлось сурово сказать:
— С невменяемыми я сегодня разговаривать больше не буду. Поймёте абсурдность своих умозаключений, тогда — пожалуйста. А ещё лучше — обратитесь к моему хозяину и узнайте от него все подробности. — С этим я гордо удалился к себе в комнату.
Из такой ловушки мне никогда не удастся выбраться. Почему? Потому что я сам её придумал и построил. Я — не просто дурак. Я — круглый дурак. Дурак из дураков, второго такого не отыщешь, хоть весь мир обойди. И самое печальное, что я уже никогда не поумнею достаточно, чтобы научиться скрывать от окружающих свою глупость...
У меня есть занятная странность в характере, и, судя по тому, что оная странность проявляет себя с той поры, как я начал что-то соображать, этот порок — наследственный. Незаметно для самого себя я действую как «зеркало». То есть перенимаю у собеседника интонации и манеру излагать мысли. Особенно легко это происходит, если у меня хорошее и спокойное настроение: тогда я часами способен составлять компанию любому человеку, при этом очень редко буду говорить то, что думаю, — лишь то, что он хочет слышать. Такая особенность очень удобна для выживания, но, каждый раз превращаясь в «зеркало», я стараюсь себя одёрнуть и вернуться в прежнее состояние, потому что становиться отражением собеседника считаю невежливым и непристойным. И — обидным. Ведь тогда он говорит вовсе не с вашим покорным слугой, а с самим собой...
С другой стороны, моё «истинное» лицо — не самая привлекательная картина и понравится далеко не каждому. Я, например, не в восторге от своего характера. Но вводить в заблуждение людей, которые были добры ко мне... Это гнусно. Пусть лучше меня считают нервным и несдержанным, чем будут обманываться на мой счёт...
...За ужином Гизариус, донельзя довольный то ли собой, то ли тем, что вдвоём с Боргом им удалось меня «сломать», объявил, что со следующего дня я займусь новой работой, поскольку моё физическое состояние уже вполне сносное. Когда я осторожно поинтересовался, в чём именно будет заключаться сия работа, рот доктора растянулся в улыбке ещё шире (хотя, казалось бы, дальше некуда), и он провозгласил:
