Ведьма и тьма - Вилар Симона
И Святослав хитро прищурился в сторону ромея.
Калокир отрицательно покачал головой. На его красивом лице появилась гримаса отвращения.
– Я сказал уже, что не стану служить убийце своего родича и покровителя! И позови он меня… ответа не дождется. Отныне я только твой, Святослав!
Калокир опустился на колено перед сидевшим с чашей в руке князем, приложил руку к сердцу. Князь едва заметно кивнул. Свет огней отражался в его светлых глазах, длинные усы чуть шевельнулись, когда он улыбнулся.
– А ты и раньше был только мой, Калокир. Сражался за меня, улаживал мои свары с Византией, брал для меня города. Думаешь, Никифор Фока похвалил бы тебя за это? И я дивлюсь: почему такой толковый ромей, как ты, так и не уразумел, что сам-то он жив и все еще в чести у меня не потому, что твой базилевс столько времени водит меня за нос, а потому, что ты служил мне верно. И я полюбил тебя за удаль и смекалку, за то, что тебе все наше любо. Вон даже бабу завел себе из наших. Кстати, а что это за невесту ты упомянул? Тебя в самом деле ждет суженая в Царьграде?
– Да, – кивнул Калокир. – Это высокородная женщина, с которой обручил меня сам базилевс Никифор. Она столь знатного рода, что после нашего венчания… я и сам был бы приближен к трону. Никифор обещал: когда я вернусь в Константинополь, цесаревна Феодора станет моей венчанной супругой. Сам патриарх Полиевкт присутствовал при нашем обручении и…
– Что за цесаревна? – заинтересовался Святослав.
Калокир пояснил: он жених той из дочерей покойного императора Константина Багрянородного, к которой некогда сватала самого юного Святослава его мать – княгиня Ольга.
– Не первой молодости, стало быть, невеста, – задумчиво подергал серьгу в ухе князь. – Не девка, ну так молодица уже. Сгодится для брака. Ну, если со всеми этими переменами в Царьграде она тебя все же дождется… – И вдруг спросил: – А как же Малфрида наша?
– При чем тут Малфрида? – удивленно вскинул брови Калокир. – Я ведь говорю с тобой о порфирородной особе! О той, которая любого возвысит своей рукой! И хотя она действительно много лет провела в монастыре… Базилисса Феофано велела отправить своих невесток в монастырь, когда умер ее тесть Константин Багрянородный. Их мать и сами цесаревны умоляли не лишать их жизни в миру, ведь царевны тогда были еще очень юны, однако жаждавшая власти Феофано настояла на своем. Но прошло время, и Никифор Фока вернул старшую дочь Константина в Палатий и сделал моей невестой. Наше с ней обручение было залогом того, что Никифор не предаст меня. И с тех пор Феодора писала мне обо всем, сообщала важнейшие новости, через нее я мог даже отсюда влиять на базилевса, передавать ему то, что не подлежит обсуждению на официальных приемах…
– Ясно, списывались голубки́, – махнул рукой Святослав. – И сами голубков гоняли друг к другу. Одно мне непонятно: как ты не побоялся, имея такую суженую, с ведьмой моей сойтись? Да прознай она… Хотя о чем это я? Твоими стараниями Малфрида ныне никому не страшна. Но послушай совета: постарайся, чтобы она и впредь ни о чем не проведала.
– Она и не узнает, – согласно кивнул Калокир. – Да и зачем ей? Малфрида мила мне. Но кто она по сравнению с рожденной в пурпуре Феодорой? И неважно, какова собой Феодора, дочь Константина, ведь благодаря браку с ней я мог бы…
Тут он запнулся, глубоко вздохнул. Святослав внимательно наблюдал за ним. Потом хмыкнул:
– Что, небось припомнил, что тебе когда-то наворожили о троне цареградском? Не забыл я наш разговор на берегу Днепра.
– А почему бы и нет? – нахмурился Калокир. – Такое уже случалось в ромейской державе, когда смелые и отчаянные добивались пурпура. Это тебе, рожденному в доме великих правителей, подобное и впрямь может казаться странным. Но если бы ты знал нашу историю… Какие только люди не поднимались к трону! Великий Юстиниан происходил из крестьян, Лев Исавр был по рождению простолюдином из захудалого городка в Малой Азии, Василий Македонянин [89] начинал конюхом… Да мало ли таких, кого Фортуна вознесла на вершину судьбы? Так почему бы и мне, человеку знатного рода, сыну херсонесского катепана, будущему мужу порфирородной Феодоры, не попытать счастья?..
Тут Калокир осекся, заметив, как на него смотрит князь – испытующе, пристально, – и умолк. Но ненадолго. Улыбнулся через минуту:
– Это ведь ты сказал когда-то: «Дружба правителя, который никогда не знал поражений, – уже птица счастья в руке».
– Может, и говорил. – Князь отставил опустевшую чашу. – Но ты мне другое скажи: как сам-то думаешь возвыситься? У вас императоров свергают столь же часто, как христиане рушат изваяния наших богов. Но потом… потом я эти изваяния вновь поднимаю. Могу и тебя этак… Что думаешь?
Калокир невольно почувствовал внутреннее сопротивление. Он не идол, а человек: воин, интриган, политик. И для него главное сейчас – чтобы Святослав поверил ему, понял его.
Он повернул к князю побледневшее от волнения лицо. Скулы его напряглись, темные глаза засверкали.
– Первым делом я хочу отомстить убийце Никифора Фоки Иоанну Цимисхию. К этому взывают кровь родича и моя честь.
Святослав согласно кивнул – это он понимал.
– А когда отомщу… Соберу войско и пойду с этой силой на Константинополь… В империи всегда найдутся те, кто поддержит смелого и удачливого. И кто воспрепятствует мне предъявить права на трон? Мне, мужу дочери самого Константина Багрянородного! Ведь Никифор Фока надел корону лишь потому, что обвенчался с вдовой своего предшественника, хотя в юности базилисса Феофано в таверне прислуживала. Моя же невеста рождена в пурпуре! И до тех пор, пока Феодора Багрянородная будет нашими глазами и ушами при дворе, мы будем знать все замыслы и планы Цимисхия. О, Феодора постарается! Она любит меня безмерно и едва ли захочет вернуться в монастырь. А со мной, с нами…
– Но опереться ты хочешь на мое войско, так? – распрямив ноги, поднялся с кресла Святослав.
Ростом он был ниже ромея, но в тот миг показался Калокиру исполином, от которого зависит его судьба. И он опустился на колено перед князем-язычником.
– Да, вся моя надежда на тебя, архонт Руси! Ведь ты сам сказал, что полюбил меня. – Он резко вскинул лицо, глаза его сверкали под черными прядями. – И я полюбил тебя, Святослав. За удаль твою и смелость, за то, что летишь, как сокол, расправив крылья. И если поможешь мне… Князь Олег ходил на Царьград, твой отец добился успеха, заставив уступить империю. Неужели же ты не испытаешь удачу? Я поклянусь тебе, что, если поможешь мне, Болгария вся будет твоей! И я тебе в этом помогу, как помогал до сих пор. Я твой, Святослав. Подумай, вместе мы весь мир перекроим, как пожелаем!
Князь замер, глаза его загорелись. Теперь он дышал так же бурно, как и Калокир. Помнил он, как Олег щит свой на врата Столицы Мира прибил, как отец его, Игорь, хоть сперва и был бит ромеями, но потом поквитался и дань с Византии великую взял. Чем же он хуже? Дань-то при нем Царьград перестал выплачивать. И если он…
Князь силой заставил себя опомниться. Прошелся по покою, заложив руки за спину.
– Всякое еще может случиться, Калокир. Тот же Цимисхий, может, и подтвердит со мной договор. Трон под ним пока шаток, а я тут господин. А потому не теряю надежды, что он выполнит взятые на себя Никифором обязательства. И вот что я тебе скажу: если он со мной мир поддержит и примет мои условия насчет Болгарии…
– Не примет! – выпрямившись, возразил херсонесец. – Говорю же, Иоанн Цимисхий изначально был противником союза Византии с тобой. К тому же ты в Болгарии стал старых богов возвеличивать, а это разгневало Константинопольскую церковь, и патриархи наверняка потребуют от нового императора вернуть Болгарию в лоно Христа. О, они и Никифора против тебя настраивали, да уж больно тот был суров и независим. Однако новому императору поддержка Церкви необходима. Он по их наущению саму базилиссу Феофано сослал, соратников своих казни предал. И если они ему прикажут…
