Робин Хобб - Корабль судьбы (Том I)
Но в следующий миг восторг драконицы испарился. Ветер был как раз с той стороны. И ему полагалось бы пахнуть дымом очагов, горячим железом кузниц и хлебом, только что вынутым из печей. Но сколько она ни принюхивалась, знакомых запахов не было.
Тинталья что было сил понеслась к городу. И чем ближе она подлетала, тем очевиднее становилось, что город мертв. Вот драконица оказалась над большаком, проложенным в незапамятные времена. По нему всегда во множестве сновали люди и повозки, а теперь было пусто. Мало того – в одном месте дорогу начисто снесло оползнем, и никто ее не чинил. Большак был вымощен тем же камнем памяти; камень хранил темные воспоминания о том, что некогда ему велели быть дорогой. А еще – обрывки воспоминаний купцов, воинов и бродячих торговцев, некогда путешествовавших этими местами. Смутные шепоты достигали сознания Тинтальи. Дорога так и не заросла ни мхом, ни травой и тянулась – ровная, черная, прямая как луч – к городу. Она еще осознавала себя дорогой. Больше никто в целом мире о ее существовании даже не подозревал.
Тинталья долго кружилась над мертвым городом, оглядывая картину случившихся некогда разрушений. Люди Старшей расы строили Кельсингру на протяжении многих веков. Строили весело и радостно, полагая, что до скончания века будут гулять по ее прекрасным улицам и селиться в уютных домах. Скончание века наступило гораздо раньше, чем они ожидали, и нынешнее запустение выглядело жестокой насмешкой над глупыми заблуждениями смертных. Чудовищный подземный удар попросту расколол город надвое. Теперь там зияла глубокая пропасть, и по дну ее проложила себе русло река. Тинталья заглянула вниз и увидела обломки зданий, рухнувших в разлом. Драконица зажмурилась и тряхнула головой, отрешаясь от прежнего образа Кельсингры, о котором нашептывал камень. Она-то хорошо знала, как строили Старшие. Они обрабатывали камень памяти, привозили его сюда и возводили стены и башни, заставляя помнить свой зодческий замысел.
Вот и стоял город, храня молчаливую верность ушедшим.
Память поколений побудила Тинталью вернуться в город так, как всегда возвращались драконы, и это едва не стоило ей головы. Ее предки всегда опускались на реку – к вящей радости жителей. Подлетевший дракон стрелой падал в прохладную воду, поднимая волну и немыслимые каскады брызг. Раскачивались корабли у причалов, кричала в восторге собравшаяся толпа, а дракон выныривал и, довольный, выбирался из воды на галечный пляж.
К несчастью, река значительно обмелела. С разгону нырнув, Тинталья, рассчитывавшая на дружеские объятия воды, прямиком ударилась в дно. Оказывается, глубина здесь была ей едва по плечо, и она лишь по чистому везению не переломала себе лапы. Спасла лишь пружинистая мощь мышц. Тинталья отделалась двумя сломанными когтями на левой передней лапе и больно ушибла крылья, которые пришлось распахнуть в последний момент. Она выбралась из воды разочарованная и злая. И встретили ее не приветственные крики Старших, а унылый посвист ветра в безлюдных развалинах зданий.
Скоро ей начало казаться, что она бредет сквозь нескончаемый дурной сон. Камню памяти не было особого дела до суетной живой жизни, пытавшейся закрепиться на его серебряно-черной поверхности. Доколе он помнил замысел скульптора или строителя, ему нипочем были самые цепкие корешки и побеги. Да и зверей, что могли бы устроить себе в заброшенных покоях гнезда и логова, гнали прочь воспоминания о мужчинах и женщинах, некогда здесь обитавших. Спустя много столетий после разрушительной катастрофы едва-едва начали появляться первые робкие признаки грядущего возвращения Кельсингры в лоно естественной природы. Кое-где в тонких трещинах между камнями мостовой и в укромных уголках лестниц стали возникать пятнышки мха, а в оконных проемах можно было заметить несколько вороньих гнезд – эти птицы никогда особо не признавали за человеком главенства. В узорных чашах уличных фонтанов стояла дождевая вода, и местами ее подкрашивала зелень водорослей.
Перед глазами Тинтальи представали некогда величественные, а теперь – провалившиеся внутрь себя купола. И целые передние стены домов, снесенные древним землетрясением, так что на улицах внизу громоздились горы битого камня, а внутренние помещения без помех заливало послеполуденное осеннее солнце.
Минуют еще века – много ли, мало ли, – и от Кельсингры не останется даже фундаментов. И вот тогда-то ни единая живая душа не вспомнит о том, что когда-то люди и драконы жили в этом мире бок о бок, в согласии и покое.
Эта мысль уколола Тинталью в самое сердце. Она удивилась и задумалась над собственным чувством. Нынешнее человечество значило для нее очень немного. «Но было время, – нашептывала наследная память, – когда сущность драконов смешалась с природой людей, и от этого нечаянного союза пошла Старшая раса. Люди той расы были рослыми и стройными, с золотой кожей и глазами, как у драконов. Они были драконам не просто соседями, но почти кровной родней, что и преумножало их славу и мощь…»
Тинталья медленно брела нарочито широкими улицами. Люди Старшей крови размечали их с мыслью об удобстве драконов. Приблизившись к зданию городского правления, она поднялась по просторным ступеням – их тоже устраивали специально для ее соплеменников, желавших присутствовать на советах и собраниях Старших. Внешние стены здания еще мерцали чернотой камня памяти, перемежаемой белоснежными статуями и рельефами. Кариэндра Многоплодная по-прежнему без устали распахивала поля, шагая следом за могучими быками, впряженными в плуг, а дракон Сессикарья распахивал великолепные крылья, безмолвно трубя.
Тинталья шагнула между двумя каменными львами, бесстрастно сторожившими вход. Одна створка громадных дверей была уже обрушена, вторая еще держалась. Драконица несильно задела ее хвостом, и истлевшее дерево рассыпалось, подняв тучу пыли. Дереву была не присуща почти вечная память черного камня.
Что касается внутреннего убранства – полированные дубовые столы давно обратились в прах, и на неровных кучках этого праха вкривь и вкось лежали каменные столешницы. Свет едва проникал в зал из-за пыли, густо покрывшей окна. Прекрасные занавеси по стенам частью просто исчезли, частью превратились в бесцветную кисею, едва отличимую от паутины. В этом зале было по-настоящему тесно от застоявшихся воспоминаний, и они властно стучались в сознание Тинтальи, но драконица упрямо ограничивала свое восприятие лишь настоящим. Вот этим пыльным молчанием, вот этим жалобным постаныванием ветра в разбитом окне… Возможно, где-то в недрах здания еще сохранялись сделанные некогда письменные анналы. Возможно, она могла разыскать их и прочесть нацарапанное на крошащемся от древности пергаменте. Но зачем? Какой в этом смысл?
Здесь, в этом городе, она все равно не найдет того, что хотела бы отыскать.
Она еще постояла посреди зала, оглядываясь по сторонам. А потом вскинулась на задних лапах, задрала голову и яростно заревела, разгоняя столпившихся призраков, так жестоко обманувших ее ожидания. Голос Тинтальи всколыхнул застывший в вековой неподвижности воздух, мечущийся хвост разметал обломки столов и скамей. Куски мрамора со стуком разбивались о стены. Длинная шпалера сползла со стены. По пути ткань разваливалась на нити, а нити обращались в пыль, и дыхание драконицы завивало эту пыль маленькими смерчами.
Тинталья раскачивалась в полутьме, мотая головой на длинной гибкой шее, и ревела, ревела… Потом приступ горя и гнева миновал, и она опустила передние лапы на холодный каменный пол, слушая, как затихает в развалинах последнее эхо ее горестного плача.
«Затихает и умирает, – подумалось ей. – Вот так и они затихли и умерли. Все, все. Все мое племя. Осталась только я – последнее бессмысленное эхо, и никто, кроме этих стен, больше не услышит меня…»
Она выбралась из зала и вновь поплелась куда-то улицами мертвого города. День постепенно угасал. Как она летела сюда, как гнала себя, развивая предельную скорость! И все лишь ради, того, чтобы обнаружить здесь запустение и смерть. Да еще несокрушимую память древнего камня, не допускавшую сюда новую жизнь. Разве только жалкие потеки мха в швах между глыбами…
«Вот она, человеческая природа, – с негодованием сказала себе Тинталья. – Сами больше не могут всем этим пользоваться, так и другим не дают».
Подумав так, она невольно удивилась собственному горькому озлоблению. Получается, она уже не видела разницы между Старшими – и нынешним человечеством, по вине которого она столько лет томилась в неволе.
В это время ей попался на глаза обрамленный камнем колодец и при нем – разрушенный ворот. Некое приятное предвкушение зашевелилось в душе. Что такое? Ах, да. Память предков в который раз пришла ей на выручку. Много, много лет назад здесь можно было испить… Нет, не воду, но жидкое серебро волшебства из прожилок камня памяти. Даже для драконов это был сладостно-пьянящий напиток. Тот, кто пробовал его неразбавленным, обретал единение со Вселенной.
