Джоанна Расс - «Моя ладья»
Это все происходило на самом деле. На самом деле, говорю! А ведь ей, Милт, еще пятнадцати не было! Она сидела на носу «Моей ладьи» перед пультом управления, на котором шкал, переключателей, кнопок, стрелок и датчиков было не меньше, чем на бомбардировщике В-57. И выглядела по меньшей мере на десять лет старше. Да и Ал Копполино тоже преобразился: теперь он смахивал на портрет Фрэнсиса Дрейка (я такой в книжке по истории видел) — с длинными локонами и остренькой бородкой. И одет он был под стать Дрейку, вот разве что без брыжей, в ушах — рубины, пальцы унизаны кольцами; и ему тоже было уже не семнадцать. Тонкий шрам пролегал от левого виска вниз мимо глаза и до скулы. А еще я видел, что под тюрбаном волосы Сисси были заплетены в сложную, прихотливую прическу. С тех пор я ее не раз видел. О, задолго до того, как в моду вошли «французские косички». Я ее видел в музее «Метрополитен», на серебряных скульптурных масках из африканского города Бенин. Они ужас до чего древние, Милт, им много веков.
— Я знаю немало других мест, принцесса, — молвил Ал. — Я покажу их вам. О, поедем в Ут-Наргай, и в дивный Селефаис, и в Кадат в Холодной пустыне — это страшное место, Джим, но уж нам-то бояться нечего; а потом мы отправимся в город Ултар, где принят благой и прекрасный закон: ни мужчине, ни женщине не дозволено ни убивать, ни обижать кошек.
— Атланты, они обещали в следующий раз научить меня не только под водой путешествовать, — произнесла Сисси глубоким, нежным голосом. — Они говорят, усилием мысли, и воли, и веры можно заставить «Мою ладью» вознестись ввысь, в небеса. К звездам, Джим!
Ал Копполино нараспев повторял названия: Катурия, Сонна-Нил, Таларион, Зар, Бахарна, Нир, Ориаб. Все до одного — со страниц его обожаемых книг.
— Но прежде чем ты отправишься с нами, ты должен выполнить одно последнее условие, Джим, — промолвила Сисси. — Отвяжи веревку.
Так что я сошел с трапа «Моей ладьи» на причал и отвязал витое золотое вервие. В нем переплелись воедино золотые и серебряные нити, Милт; оно струилась сквозь пальцы, как живое; знаю я, каков шелк на ощупь — крепкий и скользкий. Я думал об Атлантиде и Селефаисе и о путешествии к звездам, и все это смешалось в моей голове с выпускным вечером и с колледжем, потому что мне повезло поступить в Колледж Своей Мечты — и о, что за будущее меня ждало как юриста — корпоративного юриста! — после того, разумеется, как я прославлюсь на футбольном поле. Вот какие планы строил я в те стародавние времена. И в каждом из них был стопроцентно уверен, так? В противовес тридцатипятифутовой яхте, при одном только виде которой Джон Д. Рокфеллер позеленел бы от зависти, и сторонам света, где никто никогда не бывал — и никогда уже не будет. Сисси и Ал стояли на палубе надо мною, оба как будто вышли из фильма — прекрасные, грозные, чуждые, — и внезапно я понял: я с ними не хочу. Отчасти из-за несокрушимой уверенности: если я когда-либо хоть чем-то обидел Сисси — и я имею в виду не пустячную ссору или разногласие, из-за которых люди друг на друга дуются, но настоящую, кровную обиду, — то я, чего доброго, окажусь в протекающей лодке с одним веслом посреди Тихого океана. Либо просто-напросто застряну на пристани в Сильверхэмптоне. Подлости в Сисси не было ни на йоту; по крайней мере, я на это надеялся. Я… Наверное, я не считал себя достойным поехать с ними. А еще — было что-то в их чертах, и у того и у другого, но особенно у Сисси, — словно облака, словно туманы, из ниоткуда наплывали другие лица, другая мимика, другие души, другое прошлое и будущее, другие виды знания, и все они подрагивали, изменялись, точно текучий мираж над асфальтом в жаркий день.
Милт, я не хотел этого знания. Не хотел заходить так далеко. Такие вещи семнадцатилетки постигают не раньше, чем через много лет. Красота. Отчаяние. Смертность. Сострадание. Боль.
Так я стоял и смотрел на них снизу вверх, наблюдая, как морской бриз раздувает темно-фиолетовый бархатный плащ Ала Копполино и мерцает на серебряно-черном камзоле. И тут на плечо мне с размаху опустилась здоровенная, тяжелая, крепкая и жирная рука, и громкий, густой, пренеприятный голос с тягучим южным акцентом рявкнул:
— Эй, парень, у тебя в этот эллинг пропуска нет! И что тут эта лодка делает? Звать тебя как?
Я обернулся — и оказался лицом к лицу с прадедушкой всех южных толстошеих шерифов: с бульдожьей физиономией и челюстями под стать, загорелым докрасна, тучным, как свинья, и презлобным вдобавок.
— Сэр? — отозвался я. В те времена любой старшеклассник, разбуди его ночью, ответил бы так же, а в следующий миг мы оба обернулись к заливу, и я сказал: — Лодка, сэр?
А коп заорал:
— Да какого?..
Потому что ровным счетом ничего там не было. «Моя ладья» исчезла. Впереди расстилалась лишь мерцающая синяя гладь залива. Корабль не отошел подальше от берега и не обогнул пристань кругом — мы с полицейским обежали ее из конца в конец, — и к тому времени я собрался с духом и поднял глаза к небу.
Ничего. Вот разве что чайка. И облако. И самолет из Айдлвайлда. Кроме того, Сисси ведь говорила, что к звездам подниматься пока еще не умеет!
Нет, «Мою ладью» больше никто никогда не видел. Равно как и Сесилию Джексон, слетевшую с катушек девочку-вундеркинда. Ее мамаша заявилась в школу, меня вызвали в кабинет директора. Я рассказал выдуманную историю, которую собирался скормить копу: что ребята-де сказали, они обойдут на веслах вокруг пристани и вернутся, а я пошел посмотреть, все ли в порядке с машиной; вернулся — а их и нет. В силу какой-то непостижимой причины мне все еще казалось, что Сиссина мамаша — двойник Тетушки Джемаймы,[12] но нет: она оказалась тоненькой и миниатюрной и как две капли воды похожей на дочь; она заметно нервничала и сидела как на иголках. Хрупкая дама в тщательно отутюженном, чистеньком сером деловом костюме — совершенно учительском; в поношенных туфлях, блузке с белым жабо у шеи, в соломенной шляпке и в приличных белых перчатках. Думаю, Сисси знала, какой мне видится ее мать и какой я непроходимый болван, самый что ни на есть заурядный семнадцатилетний белый расист с либеральными взглядами, — поэтому-то и не взяла меня с собой.
Полицейский-то? Он пошел со мной к машине, и к тому времени, как я добрался до парковки — весь вспотевший, перепуганный до смерти…
Он тоже исчез. Растворился в воздухе.
Думаю, сама Сисси его и создала. Просто так, шутки ради.
Словом, Сисси так и не вернулась. Миссис Джексон была уверена: Алан Копполино, этот несовершеннолетний насильник, утащил ее дочь в какое-нибудь глухое место и там убил ее. Мне не удалось ее переубедить. Я пытался, изо всех сил пытался, но миссис Джексон мне не поверила.
